Июль, июль, август
Шрифт:
– Что ж, простите. Я забыла, что с некоторых пор вам это неприятно.
– Запишите на стене: «Мой будущий муж не любит, когда его называют «старым другом», а то вы постоянно будете забывать это, как уже, несомненно, забыли, что я только что говорил вам о своей любви, что я поцеловал вас…
– Я этого не забывала!– почти возмущенно ответила я.– Просто вы постоянно отвлекаете меня от сути разговора и заставляете меня спорить с вами по каким-то нелепым поводам…
– «Отвлекать», «не обращать внимания», «не замечать», «не помнить» – это одно и
– Вы очень всё это преувеличиваете, господин Легниц.
– Я? Преувеличиваю? В таком случае, милая Августа, вот вам очень легкий вопрос: сколько времени я гощу в вашем доме?
– Причем тут это?
– Ответьте, прошу вас. Ведь это несложный вопрос.
– Ну, два дня,– неуверенно сказала я.
– Два дня?– переспросил Легниц, пытливо глядя на меня.
– Два… Впрочем, нет. Пять. Пять дней, не больше,– твердо ответила я.
– Я приехал к вам только сегодня утром, милая моя Августа,– улыбнулся Легниц.
– Не может этого быть!
– Пять дней назад я еще прощался со своими солдатами.
Мне почему-то стало очень стыдно:
– Простите меня, дорогой господин Легниц, я не хотела вас обидеть…
– Вы совсем не обидели меня. Я, повторяю, давно привык к тому, что все вокруг почти всегда не находят времени меня помнить…
– Простите. Я сказала «пять дней», потому что не сосредоточилась. Мне стоило бы подумать об этом серьезнее.
– Вы хорошо сделали, что сказали «пять дней». Ведь не замечать человека можно в две стороны: не замечать, будто его и вовсе нет, и не замечать так, словно он есть всегда и никуда уже не денется. Вы не замечаете меня вторым способом.
– Нет, я не буду со всем этим соглашаться,– замотала я головой.– Неужели же, по вашему мнению, я способна относиться к человеку, как к пустому месту?
– Это касается только меня, Августа. Только меня. Потому что только я из всех окружающих вас людей – пустое место. Даже слуги частенько – и не по своей вине, конечно, – проносят мимо меня кушанья и вина. Но у этого моего свойства есть и хорошие стороны. Так, пушечные ядра всегда пролетают вдалеке от меня, в какой бы гуще сражения я ни находился…
– Вы можете спросить меня еще о чём-нибудь. Потруднее. Я обещаю вам сосредоточиться и ответить.
– У вас не получится, можете мне поверить.
– Получится. Ну же?
– Что ж… хорошо. Закройте глаза.
– Как вам будет угодно.
– А теперь скажите, какого цвета мои волосы. Иначе говоря, блондин или брюнет тот человек, которого вы уже полчаса не замечаете гораздо внимательнее, чем обычно.
– Я поняла. Сейчас. Не отвлекайте меня.
– Хорошо. Я молчу.
– Можно потрогать вашу голову?
– Можно, если это облегчит ваш труд. Но, по правде сказать, это было бы не совсем честно, ведь если я лыс, то вы сразу же поймете, что я лыс, и скажете, что волосы мои и вовсе не имеют никакого определенного цвета по причине их отсутствия.
Я
– Вы правы. Я и так смогу ответить… А что, вы можете быть лысы?
– Почему бы и нет? Всё-таки, согласитесь, я – старый друг вашего отца. Да и на свете немало лысых мужчин.
– Но вы не лысы, конечно. Вы упомянули про лысину, чтобы сбить меня с толку.
– А разве в этом есть необходимость?
– Не мешайте.
– Как угодно.
– Вы брюнет.
– Это и есть ваш ответ? Вы в этом уверены?
– Да… а почему вы таким странным голосом спросили, уверена ли я?
– Я просто спросил.
– Значит, вы блондин?
– Но вы же сами сказали, что я – брюнет.
– Нет, вы – рыжий. Слегка рыжий. Но местами, на солнце, очень похожи на блондина, а в тени – почти совершеннейший брюнет.
– Браво. Вы, оказывается, очень ловкая особа.
– Я права?
– Местами.
– Я открою глаза?
– Пожалуйста.
– Да на вас шлем!
– Я собирался уже уезжать от вас и даже, скажу больше, успел-таки отъехать довольно прилично по направлению к Наутхейму. Но дело в том, что нынче вы так и не вышли меня провожать, и я, раздумывая об этом по пути, решил хотя бы на этот раз не пускать всё на самотёк и повернул коня, чтобы всё-таки проститься с вами. А что из этого вышло – вы знаете.
– Снимите, пожалуйста, шлем. Из-за него мне ничего не разглядеть.
– Нет.
– Я прошу вас!
– Нет. Я не вижу в этом никакой необходимости. Да и мне, согласитесь, уже давно пора ехать.
– Снимите шлем, я просто разок взгляну.
– Прощайте, милая моя Августа.
– Если вы уедете сейчас, так и не сняв шлем, то я… я останусь здесь и буду мучаться чувством вины. Мне не будет покоя, уж я-то себя знаю! Из ваших слов и поступков следует, что я – довольно легкомысленная, а вернее сказать, чёрствая особа. Это и несправедливо, и обидно. Ведь я на самом-то деле очень много про вас знаю и помню.
– Неужели?
– Я помню, что вы не любите, когда я называю вас «старый друг».
– Раз.
– Помню, что был поцелуй.
– Два.
– Помню, что вы обещали снять шлем.
– Я не обещал.
– Хорошо, не обещали.
– Три. И это всё, по-вашему, что следует обо мне помнить?
– Н-нет… Нет, конечно…– заколебалась я.– Просто долго перечислять.
– Что ж… один раз сегодня я уже отложил свой отъезд, так что теперь нам торопиться некуда.
– Ну… еще… Ах, да!– с облегчением воскликнула я.– Вы рассказывали мне про Плеяд из созвездия Тельца. И рассказывали довольно верно, если не считать кое-каких неточностей,– я обмакнула палец в вино, остывающее в моём бокале, и набросала несколько отрывистых точек, застывших каплями на дубовой, чёрной от времени столешнице:– Вот так, похоже на гроздь белой смородины, только самой мелкой, растущей у отца в саду на тенистых задворках… Вы упустили несколько самых нижних ягод…– я проложила по каплям дорожку почти к самой его руке.