Июнь. 1941. Запрограммированное поражение.
Шрифт:
Особенно запутал и без того головоломную ситуацию перенос немцами срока начала «Барбароссы» с 15 мая на 22 июня из-за необходимости провести операции на Балканах. После этого источники, сообщившие в Москву первоначально верную, но оказавшуюся ошибочной дату, в значительной мере утратили доверие со стороны Сталина. Отмеченным выше успехам немецкой кампании дезинформации во многом способствовал недостаток у высшего советского руководства достоверных сведений об истинных намерениях Гитлера. В результате предвоенных репрессий центральный аппарат внешней разведки и почти все ее основные зарубежные резидентуры понесли невосполнимый урон. Возможности сбора точной информации в Европе резко снизились. От репрессий серьезно пострадала и военная разведка. Интересно, что если немецкая разведка неизменно недооценивала количество войск Красной Армии, то советская — наоборот, постоянно преувеличивала силы вермахта.
31 мая 1941 г. Разведуправление Генштаба Красной Армии разослало спецсообщение о группировке немецких войск на 1 июня 1941 г. Его получили Сталин, Молотов, Ворошилов, Тимошенко, Берия, Кузнецов, Жданов, Жуков и Маленков. Дислокация сил вермахта там была изложена довольно подробно, но тоже не отличалась особой точностью. Общее количество дивизий оценивалось в 286–296, из них 120–122 предполагались на советской границе, а 122–126 — против Англии. Остальные 44–48 дивизий отнесли к резервам [857]. Судя по этим цифрам, число германских дивизий продолжало преувеличиваться в прежней пропорции, ведь на самом деле их тогда было намного меньше — 208 [858]. Но куда хуже было другое: распределение немецких сил согласно этому сообщению никак не позволяло оценить, куда устремится вермахт на этот раз, на запад или на восток. А между тем именно эти данные легли в основу разведывательной сводки № 5 от 15 июня 1941 г., которую размножили типографским способом для ознакомления широкому кругу людей [859].
Наконец, к 20 июня, по данным разведки, непосредственно у рубежей СССР немцы сосредоточили 129 дивизий вермахта. В действительности, как потом стало известно, их было 128 [860]. Казалось бы, советскую разведку можно было только поздравить с большим успехом: точно определили состав группировки противника, сосредоточенной вблизи советской границы! Однако существенная ошибка в подсчете общего количества германских дивизий и их распределении между Западом и Востоком и на этот раз не позволила сделать однозначный вывод о том, кого же немцы считали в тот момент своей первоочередной целью [154] .
154
У советских рубежей было сосредоточено не 45 % дивизий (129 из 286–296), а 62 % соединений вермахта (128 из 208).
К тому же, верно определив число германских соединений, собранных на советской границе 20 июня 1941 г., советская разведка ошиблась с их распределением по направлениям. Довольно точно установили только количество немецких дивизий в полосе ГА «Север» — 29, в то время как их было 30. Но в ГА «Центр» насчитали только 30 дивизий, а на самом деле там имелось на 20,5 дивизии больше. Зато к расположенным юге 43,5 дивизиям приписали еще 20,5 [861]. Из этих разведданных вытекало, что почти половина всех сил вермахта была развернута на южном направлении. Таким образом, разведка не сумела вскрыть направление главного удара немцев, который они нанесли силами ГА «Центр».
К серьезным упущениям в деятельности советских военных разведчиков можно отнести и то, что им не удалось вскрыть наличие в вермахте танковых групп (армий), в состав которых немцы собрали все свои подвижные соединения. Видимо, их и не искали. В Польше их не было вообще. Во Франции сначала была создана одна танковая группа, лишь потом немцы сформировали вторую. Начальника Генштаба Жукова в свое время не заинтересовал доклад разведчиков об опыте применения германских танковых групп, объединявших под единым командованием два, а то и три моторизованных (танковых) корпуса, к тому же в зависимости от обстановки нередко усиливаемых пехотой. А зря: по дислокации и подчиненности танковых и моторизованных соединений и штабов танковых объединений можно было сделать более определенный вывод о направлении главного удара врага.
Преувеличенное (без особых на то оснований) представление об общем количестве соединений вермахта привело к ошибке в определении сроков возможного нападения немцев. В плане от 19 сентября 1940 г. предполагалось, что немцы могут бросить на СССР 173 свои дивизии. В марте следующего года ожидаемое количество выставленных против нашей
Утром 21 июня 1941 г. Генеральный секретарь исполкома Коминтерна Г.М. Димитров позвонил наркому иностранных дел В.М. Молотову и, сообщив ему информацию о готовившемся нападении немцев, полученную из Китая, попросил передать ее Сталину. Молотов ничуть не удивился, а спокойно ответил:
«Положение неясно. Ведется большая игра. Не все зависит от нас. Я переговорю с Иосифом Виссарионовичем. Если будет что-то особое, позвоню!» [864]
Слова «ведется большая игра» произвели такое сильное впечатление на Димитрова, что он даже подчеркнул их, записывая содержание разговора в свой дневник. Не ясно, о какой большой игре мог еще говорить Молотов после того, как провалились попытки прояснить обстановку по дипломатическим каналам? К этому времени Сталин уже перестал быть равноправным участником международной политической игры, каким он продолжал себя считать. И время, отпущенное на эту смертельно опасную игру, уже стремительно истекало. Слепая уверенность в собственной правоте помешала Сталину увидеть очевидное — неотвратимо надвигающуюся на Советский Союз нацистскую агрессию. Вместо пассивного ожидания воображаемых немецких предложений ему следовало, наконец, начать действовать, причем действовать как можно более решительно. У него имелись для этого все основания. Вот что говорил по этому поводу маршал А.М. Василевский, в силу своего служебного положения прекрасно осведомленный о сложившейся тогда обстановке:
«‹…› хотя мы и были еще не совсем готовы к войне, о чем я уже писал, но, если реально пришло время встретить ее, нужно было смело перешагнуть порог. И.В. Сталин не решался на это, исходя, конечно, из лучших побуждений. Но в результате несвоевременного приведения в боевую готовность Вооруженные Силы СССР вступили в схватку с агрессором в значительно менее выгодных условиях и были вынуждены с боями отходить в глубь страны» [865].
Позднее А.М. Василевский высказался еще более определенно:
«Доказательств того, что Германия изготовилась для военного нападения на нашу страну, имелось достаточно — в наш век их скрыть трудно. Опасения, что на Западе поднимется шум по поводу якобы агрессивных устремлений СССР, нужно было отбросить. Мы подошли волей обстоятельств, не зависящих от нас, к Рубикону войны, и нужно было твердо сделать шаг вперед». Этого требовали интересы нашей Родины» [866].
Для этого было достаточно с санкции правительства страны (то бишь — Сталина) передать в округа сигнал или шифрованную телеграмму за подписью народного комиссара обороны, члена Главного военного совета и начальника Генерального штаба Красной Армии следующего содержания: «ПРИСТУПИТЬ К ВЫПОЛНЕНИЮ ПЛАНА ПРИКРЫТИЯ 1941 ГОДА»
Но такой шаг так и не был сделан. Почему? Почему наши войска в приграничных округах оказались подставлены под внезапный удар врага? Почему бойцы и командиры в 4 часа утра 22 июня были разбужены разрывами немецких снарядов и бомб? [155] . Даже немцы были удивлены беспечностью русских.
Возникает естественный вопрос, знало ли политическое и военное руководство страны о конкретной дате нападения немцев? Как оно расценивало явное усиление разведывательной деятельности с их стороны? Ведь немцы действовали предельно нагло: за 20–21 июня немецкие самолеты 60 раз нарушили воздушную границу СССР. Советские пограничники с 1 по 10 июня 1941 г. задержали 108 вражеских лазутчиков и диверсантов [867]. И таких данных, поступающих из различных источников и свидетельствующих о явной подготовке немцев к нападению в ближайшие дни, было много, но когда и кому они были доведены, установить трудно. К сожалению, на многих донесениях, опубликованных в сборнике документов НКГБ, нет не только резолюций руководящих лиц, но и пометок об их прочтении [868].
155
Например, собранные на полигоне под Брестом для проведения учений части после начала обстрела их немцами стали пускать ракеты, требуя прекратить огонь, посчитав, что его ведет своя артиллерия по плану готовящегося учения.