Из Америки – с любовью
Шрифт:
Ну правильно. Что еще ожидать, когда при первом взгляде на меня умудренные жизнью старцы бормочут «Молодо-зелено»?
Когда я подбирал своего напарника у «Ориента», Щербаков уже пришел в себя. Расспрашивать его о причинах столь странного утреннего поведения я не рискнул.
Рига, 22 сентября 1979 года, суббота.
Сергей Щербаков
Удивительно милый нам попался профессор. Чем дальше, тем меньше он мне нравился. Похоже, Россия становится страной благостных старичков. В общем-то, такое положение вещей у нас не новость – еще во времена Московского княжества бояре кичились старшинством. Не умом, не умением – старшинством. Слово-то какое. Кто старше, значит, тот и прав. Кто это из знаменитых французов бросил походя, что опыт зрелости есть заменитель ума, значительно слабеющего с возрастом?
Впрочем, обвинить профессора Мережинского в старческом маразме не поворачивался язык. Он беспрерывно пододвигал к нам мисочки и вазочки, выставленные на стол домоправительницей, хитровато подмигивал, сиял в свете электрических канделябров лысиной в венчике бумажно-белых остатков шевелюры и, не успевая прихлебывать стынущий чай, сыпал байками из жизни студентов-химиков. Истории попадались действительно смешные, и рассказывал их профессор со смаком. Особенно мне понравился «сказ о том, как студент-химик хлорацетон получал». Заброцкому пришлось объяснять, что есть хлорацетон, я уже знал – по долгу службы. Слезогонные средства, особенно те, что нетрудно наварить дома, относятся к моему ведению. Этот самый студент колбу с полученным продуктом от излишнего усердия понюхал. Прочитал, видите ли, что указанный химикат «обладает специфическим запахом». От могучего студенческого чиха колба упала на каменный пол, и факультет пришлось эвакуировать.
Насторожился я, когда в потоке анекдотов промелькнула история, мне уже знакомая – «сказ о том, как лаборант крышку центрифуги плохо привинтил».
– Стоп! – резко оборвал я разговорчивого хозяина. – Вы уж простите, Павел Корнеевич, что перебиваю, но уж больно меня ваша история заинтересовала.
– А что? – спросил в свою очередь профессор.
– Да, видите ли, уже попадалась мне такая история из жизни. Только совсем в другом месте и в другое время. Вот и интересно мне – часто ли такое случается?
– Не то чтобы очень, – ответил профессор. – Сущее, государи мои, разгильдяйство, если вы меня спросите. Центрифуга – она же не игрушка, крышку прикручивать надо плотно, а то пойдет гулять от стены к стене.
– Значит, нечасто, – повторил я. – И сама собой она отвернуться не может?
– Да помилуйте! – всполошился профессор. – Так и до смертоубийства недалеко.
Значит, не случайно отвернулась крышка в лаборатории фон Садовица этой весной. Не случайно.
– Или убило кого? – озаботился господин Мережинский, отставляя чашку.
– Да нет, господин профессор, не убило, – покачал я головой. – Мы к вам вообще-то совсем по другому делу.
– Я весь обратился в слух, – напыщенно проговорил Мережинский и заговорщицки улыбнулся.
– Недавно в ваших краях… э… погиб один видный ученый, приезжий… – начал я.
– Это профессор фон Садовиц? – перебил меня Мережинский. – Как же, как же. Наслышан. Ужасная трагедия. Так нелепо, так дико…
– А вы его знали? – удивился Заброцкий.
– А как же! – обрадовался старичок. – Каждую осень он к нам приезжал последние лет двадцать. Мы с ним весьма сдружились. Только подумать – всего неделю назад сидели мы с ним, пили чай…
– А когда вы его последний раз видели? – насторожился я.
– В прошлую субботу, – с охотой ответил профессор. Значит, за день до убийства.
– Я к нему часто заходил, благо служба мне теперь не мешает, – улыбнулся Мережинский – Во вторник как раз собирался… – Улыбка его погасла.
– Скажите, не встречался ли вам вот этот человек? – Я вытащил из портмоне и показал профессору фото Гильермо Мартина.
Мережинский повертел квадратик плотной бумаги в руках.
– Да, кажется, встречался. Правильно, – решительно заключил он, – встречался. Предвидя следующий ваш вопрос, Сергей – можно просто Сергей, вы ведь по сравнению со мной совсем еще юноша?.. – расскажу, как он ко мне явился.
Профессор принял лекторскую стойку, а мы с Андреем обратились в слух – уже серьезно.
– Знаете, когда он появился на пороге, я страшно обрадовался. Нечасто мне приходилось встречаться с гостями из экзотических стран вроде Мексики. Да и представился он о так расплывчато, что мне – убей бог, не пойму, как показалось, будто он мой коллега, химик. Потом оказалось, что он больше физик. А еще позже выяснилось, что он вовсе не ученый, но я бы его и без того выставил.
Мы подняли брови.
– Не понравился он мне, – объяснил профессор. – Когда столько лет со студентами имеешь дело, опыт помогает. Сразу видишь, кто талант, кто болван, а кто вроде и хороший человек, но вот ученого из него не выйдет. А этот… Было в нем нечто отталкивающее. И все-то он меня расспрашивал, что, да как, да почему и зачем. А ведь я о нем почти ничего не знаю.
– А о чем именно он вас расспрашивал, Павел Корнеевич? – поинтересовался я вполголоса.
– О фон Садовице, – без колебаний ответил профессор. – Сразу и не поймешь, а каждый вопрос в одну сторону смотрит. Особенно исследования коллеги фон Садовица его интересовали.
– Какие исследования? – насторожился я.
– Комплексов рутения, – ответил Мережинский недоуменно.
– Что-то я вас не пойму, господин профессор, – усомнился Заброцкий. – Если этот тип вовсе не ученый, то зачем ему комплексная химия?
– Это, – развел руками профессор, – не мне судить. Скажу только, что в химии он разбирается посредственно.
В моем мозгу забрезжила идея.
– Скажите, профессор, – медленно произнес я, – лучше вас этого в Лифляндии никто не знает – какими необычными свойствами обладают комплексы рутения?
– Какие комплексы? – ехидно покосился на меня Мережинский. – Нитрозные? Аммиачные? Органические? Это же целая наука. Кроме профессора фон Садовица, земля ему пухом, мало кто мог бы вам ответить на такой вопрос. А вкратце – слушайте…
«Вкратце» растянулось на четверть часа. Искра в моей голове начала гаснуть.
– А каталитическая их способность, – вещал Мережинский, – вообще поразительна. Правда, обуздать ее удается редко.
– А что можно было бы получать на рутениевых катализаторах, если бы не эти сложности? – Я затаил дыхание. И чудо свершилось.