Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире

Эмма

точно знала: классический побег из дома — не для нее. Классический — это когда разозлишься на родителей, схватишь что попало, запихнешь в рюкзак и бежишь куда глаза глядят. Эмма же любила комфорт и уют. А вот пикники, например, терпеть не могла: трава колется, солнце печет, глазурь с булочек капает на платье, да еще эта мошкара! Поэтому, решила Эмма, побег из дома должен быть не просто побегом. Убежать — это полдела. Важно, куда прибежишь. И это «куда» должно быть удобным, просторным, теплым, а главное — красивым. Потому-то она и выбрала Метрополитен. Тот самый, знаменитый музей изобразительных искусств Метрополитен в Нью-Йорке.

К подготовке побега Эмма подошла очень серьезно. Во-первых, нужно было накопить денег. Во-вторых — выбрать себе спутника.

Ее выбор пал на Джимми, среднего из братьев. Джимми умел держать язык за зубами, и у него было чувство юмора. А главное, у него водились денежки. В отличие от других мальчишек, Джимми не тратился на дурацкие открытки с портретами бейсболистов. Каждый цент он отправлял в копилочку!

Но Эмма не торопилась сообщать брату, что в его судьбе наметились перемены. Да, Джимми умел молчать, но ведь не целую вечность! А Эмме нужно было, чтобы он молчал целую вечность, то есть до тех пор, пока она не накопит достаточно денег. Устраивать побег без денег — затея совершенно бессмысленная. Уж эти-то простые истины она за свою жизнь усвоила.

Деньги ей давали раз в неделю. Нужно было скопить на билет и еще на кое-какие расходы. Вот тогда и можно будет поставить Джимми перед фактом и приступить к окончательному планированию.

Между тем Эмма почти забыла, почему она решила убежать из дома. Кажется, это было как-то связано с несправедливостью. Ей и вправду приходилось терпеть много несправедливостей: она ведь была старшим ребенком в семье, да к тому же единственной девочкой. Может, мысль о побеге впервые пришла ей в голову, когда она в очередной раз одна-одинешенька доставала из буфета чистые тарелки и накрывала на стол, а братья делали вид, что их это не касается. А может, была другая причина, не очевидная для самой Эммы, зато понятная мне: ей надоело, что ее дни тянулись один за другим, похожие, как близнецы. Ей надоело быть просто Эммой Кинкейд, круглой отличницей. Надоело спорить, чья очередь выбирать воскресную передачу по телевизору. Она устала от несправедливости и от унылого однообразия.

Вот, кстати, еще один пример несправедливости: денег Эмме давали катастрофически мало. Чтобы купить билет на электричку до Нью-Йорка, она должна была целых три недели отказывать себе в любимом шоколадном пломбире. (Вы-то, Саксонберг, ездите в город на машине и небось понятия не имеете, сколько стоит билет на электричку. А я вам скажу. Взрослый билет в один конец — доллар шестьдесят. Но Эмма и Джимми могли ехать по детским билетам, потому что Эмме оставался еще месяц до двенадцати лет, а Джимми и вовсе было девять.) Эмма не собиралась покидать дом навсегда — конечно, она вернется, но пусть сперва они научатся ее ценить! Значит, нужно накопить денег и на обратный билет (к тому времени, между прочим, придется покупать уже взрослый). А самое обидное — Эмма прекрасно знала, что сотни людей из их городка работают в нью-йоркских конторах и, стало быть, могут себе позволить полный билет в оба конца каждый день. Да вот хоть ее папа. В конце концов, их Гринвич — самый что ни на есть пригород Нью-Йорка.

Вообще-то, думала Эмма, до Нью-Йорка слишком близко. Учитывая все обиды, которые ей пришлось претерпеть, следовало бы убежать гораздо дальше. С другой стороны, Нью-Йорк — идеальное место, чтобы пропасть без вести. Дамы из маминого маджонг-клуба [1] называли его городом.Редко кто из них отваживался сунуть туда нос: ах, в городетак шумно, говорили они, так утомительно, так нервно! Когда Эмма была в четвертом классе и их возили на экскурсию по историческим местам Манхэттена, Джонни Рихтера не пустила мама. Сказала, что в этой ужасной суматохе и давке он непременно отстанет от группы и потеряется, а потом ищи его в бюро находок! И еще она говорила, что в этом Нью-Йорке ужасный воздух и ее сыночку будет совершенно нечем дышать.

А Эмма любила город.Он был элегантен, внушителен и многолюден. Лучшее место в мире для человека, который хочет спрятаться и затеряться! Эмма изучила карту города и путеводитель Автомобильной ассоциации Америки. Припомнила маршруты всех экскурсий, на которых побывал их класс. Даже раскопала дома брошюры о Метрополитене и понемножку их читала.

Еще Эмма решила, что должна научиться отказывать себе. Во многом. Для начала придется обойтись без шоколадного

пломбира. Это будет полезное упражнение. Хватит с нее и шоколадных сырков, которые всегда водятся в холодильнике. Обычно расходы Эммы на пломбир составляли сорок центов в неделю; оставалось еще десять центов, и она раз в неделю решала, как ими распорядиться. Эти минуты были самыми захватывающими в ее жизни (конечно, до того как она надумала бежать из дому). Но порой у Эммы не оставалось даже этих десяти центов: ее лишали законного заработка всякий раз, когда она забывала о своих обязанностях — например, застилать постель. Она была уверена, что никому в классе не дают так мало денег, как ей. И ни у кого не отбирают деньги за провинности, потому что у всех есть домработницы, которые застилают постели и делают все остальное; а к ним всего два раза в неделю приходят мыть полы. Однажды, вскоре после того как Эмма начала копить на побег, в магазине устроили скидку на шоколадный пломбир. «Всего 27 центов!» — гласила вывеска. И Эмма не выдержала, купила себе порцию — ведь это отложит побег всего на каких-то двадцать семь центов. Приняв решение бежать, она полюбила строить планы ничуть не меньше, чем тратить деньги. У нее оказался настоящий талант — планировать, долго и тщательно.

Джимми — брат, которого Эмма выбрала в сообщники, — шоколадным пломбиром не интересовался, хотя запросто мог бы лакомиться им как минимум дважды в месяц. У него были другие интересы. Полтора года назад Джимми совершил крупную покупку: на все деньги, которые ему подарили на день рождения и Рождество, приобрел в «Вулвортсе» [2] японский транзисторный приемник, а потом еще докупал для него батарейки. Радио, пожалуй, им понадобится. Вот и еще одно доказательство того, что Эмма не ошиблась в выборе.

По субботам Эмма выносила мусорные корзины — занятие, которое она глубоко презирала. Их было так много! У каждого члена семьи — собственная комната и собственная корзина (кроме мамы и папы, у которых то и другое было общее). Вдобавок Стив именно по субботам вытряхивал в мусор стружки из карандашной точилки. Эмма не сомневалась, что это он нарочно.

Однажды в субботу, вынося корзину из родительской комнаты, она слегка потрясла ее, чтобы содержимое улеглось плотнее и не сыпалось на пол. У мамы с папой всегда была самая полная корзина, потому что она у них одна на двоих. Когда Эмма тряхнула корзинку, из-под салфеток со следами помады показался уголок красного прямоугольника. Она извлекла его кончиками пальцев, словно пинцетом. Это оказался проездной билет до Нью-Йорка на десять поездок. Обычно такие билеты оседают не в мусорных корзинах пригородных домов, а в карманах контролеров. Девять поездок контролер отмечает, пробивая на билете дырочки компостером, а на десятый раз забирает билет. Женщина, которая в прошлую субботу приходила к ним убирать, наверно, увидела девять дырочек и подумала, что проездной уже не пригоден. Она-то никогда не ездила в Нью-Йорк, а Эммин папа не следил за такими пустяками, как мелочь и проездные билеты.

Один взрослый билет — все равно что два детских. Теперь Эмма и Джимми могли просто сесть в электричку и спокойно ехать, не покупая билетов в кассе и не боясь, что дежурный по вокзалу начнет приставать с дурацкими вопросами. Какая находка! Из мусорной корзины, из салфеток, выпачканных помадой, Эмма выудила бесплатную поездку. Это знак, решила она. Это приглашение в путь. Решено, они отправляются в среду!

В понедельник днем, на остановке, Эмма попросила Джимми сесть в школьном автобусе рядом с ней: ей нужно сказать ему очень важную вещь. Обычно сестра и братья не дожидались друг друга и были сами по себе — кроме Кевина, за которым все по очереди присматривали, каждый по неделе. Занятия в школе начинались в среду после Дня труда [3] ; следовательно, их «трудовая повинность», как называла это Эмма, тоже всегда начиналась по средам. Кевину было всего шесть, он учился в первом классе, и все с ним чересчур носились, особенно мама — так считала Эмма. Еще она считала, что Кевин — маменькин сынок, безнадежно избалованный и испорченный. По идее, к рождению четвертого ребенка родители должны были уже чему-то научиться. Однако же не научились. Кстати, Эмма что-то не могла припомнить, чтобы в первом классе за ней кто-нибудь «присматривал». Мама просто встречала ее каждый день на автобусной остановке.

Джимми подчинился с большой неохотой. Он хотел, как всегда, сидеть рядом со своим другом Брюсом. Обычно в автобусе они играли в карты, каждый день доигрывая вчерашнюю партию. (Если вам, Саксонберг, интересно, то играли они в «войнушку». Игра эта довольно простая и не слишком изысканная. Вы кладете карту, ваш соперник кладет свою, и тот, чья карта старше, забирает обе. Если же у обоих выпадают карты одного достоинства, тут и начинается «войнушка»: игроки снова выкладывают по карте, и победитель забирает все.) По вечерам, перед тем как выйти из автобуса, Брюс забирал свою часть колоды, а Джимми — свою, и оба давали друг другу слово не тасовать карты. Выглядело это так: когда автобус подъезжал к дому Брюса, игра прекращалась, каждый перехватывал свои карты резинкой и, плюнув на карты друга, произносил страшные слова: «Да отсохнет твоя рука, если перетасуешь!» — после чего клал свою стопку в карман.