Шрифт:
О чем пойдет речь в этой книге
Журналисту — международнику в силу своей профессии приходится нередко бывать за рубежом, быть очевидцем самых разнообразных событий, встречаться с самыми различными деятелями, в том числе, конечно, с писателями, кинематографистами, деятелями театра, художниками многих стран. Вот и мне довелось после второй мировой войны немало увидеть и услышать.
Читатель встретится в этой книге с представителями различных направлений в литературе и искусстве Запада. Отнюдь не претендуя на профессиональность анализа и тем более на непогрешимость своих суждений, я всего лишь рассказываю о том, что увидел, услышал и прочел за эти годы, и о том, какие мысли при этом родились у меня как у собеседника,
В этих письмах с фронта идеологической борьбы я веду речь о деятелях литературы и искусства, стоящих зачастую на противоположных и самых непримиримых позициях. Столь же противоположны и непримиримы произведения литературы и искусства, о которых пойдет речь. Но идеологический фронт потому и называется фронтом, что на нем идет борьба. И сами письма никогда не претендуют на спокойное и плавное описание сражений во всей их полноте, — солдат видит лишь то, что находится в его поле зрения, а уж потом историки, вооруженные знанием многих событий и документов, воссоздают историю битвы во всем ее охвате.
Скажу сразу же: основной упор в этой книге сделан на полемике с буржуазной литературой, буржуазным театром, буржуазным кинематографом и буржуазным изобразительным искусством, опять-таки в пределах того, что я читал и видел собственными глазами и слышал собственными ушами. Что же прежде всего бросается в глаза, когда все это видишь и слышишь?
Вы помните бесхитростную, но трогательную историю, рассказанную более полувека назад Владимиром Галактионовичем Короленко в его знаменитой повести «Без языка»? Тяжелой и горькой была судьба заблудившихся в далекой Америке мужиков из деревни Лозищи Волынской губернии: попав на чужбину, они чуть не захлебнулись в страшном и непонятном людском океане чужого мира, в котором оказались без языка. Это было несчастье, беда, катастрофа…
Человеческий язык — словесная речь людей, или, как выражался старик Даль, «совокупность всех слов народа и верное их сочетание для передачи мыслей своих», — был, остается и всегда пребудет величайшим благом народа, той драгоценностью, которую он бережет пуще глаза своего, и горе тому, кто пренебрежет им.
Но вот нашлись же в наше время в чужих землях странные и удивительные на первый взгляд люди, которые сочли возможным и необходимым начать поход против тех средств, какими с незапамятных времен пользовалось человечество для передачи мыслей своих, для сохранения и умножения духовных богатств, — против всего того, чем человеческое существо отличается от дикого животного. Можно подумать, что для них язык имеет только одно употребление, обозначенное тем же Далем: «Язык — мясистый снаряд во рту, служащий для подкладки зубам пищи, для распознания вкуса ея».
Я имею в виду тех, кто с недавних пор — примерно с начала пятидесятых годов — повел борьбу против привычного людям сочетания слов для передачи мыслей своих и пошел походом против литературы, против искусства, против театра, против кино; живому течению мыслей они противопоставили подсознательные импульсы, логике творчества — сумбур потока впечатлений, идее — отрицание идеи. Так возникли странные и диковатые, на взгляд здравомыслящего человека, явления: вместо романа — антироман, вместо театра — антитеатр, вместо сюжетной живописи — некий «поп — арт», который по аналогии с «поп — корн» (хлопья, полученные из лопающихся при поджаривании кукурузных зерен) одни именуют «жареным», другие «лопающимся», третьи «хлоп — искусством», хотя сами создатели его с серьезным видом утверждают, будто речь идет о «популярном» «народном» искусстве и даже о «новом реализме».
Помнится, в феврале 1964 года в Париже был издан своего рода философский трактат, автор которого поставил перед собой цель создать своеобразную теоретическую основу литературы и искусства безъязыких. Я имею в виду опубликованный солидным французским издательством «Сёй» (по — русски— «Порог») объемистый труд двадцатишестилетнего преподавателя философии из Реймса Алена Бадью под непереводимым названием «Almagestes».
Это
О чем же повел разговор французский философ в книге с таким названием? Став в позу астронома, изучающего жизнь далеких миров, он рассматривал судьбы человеческой речи и литературы как поля ее применения. Бадью всячески стремился убедить своего читателя, что литература как средство духовного общения людей утратила всякий смысл и должна быть предана погребению: язык, который был призван построить здание познания, лишь усложнил жизнь; таким образом, писание книг утратило всякую ценность, удовлетворяя лишь самолюбие страдающих манией величия писателей. В сочинении Бадью причудливым образом были перемешаны философские рассуждения, отрывки из поэм, геометрические схемы,
алгебраические формулы, и все это утопало в хаотических потоках бессвязных слов.
Охваченный странным и чудовищным стремлением разрушить средство общения людей, этот молодой философ бил и крушил все, что попадалось ему на глаза. Он всеми силами стремился доказать, будто в современном мире наступила такая «инфляция слов», когда они утратили всякую ценность и всякий смысл. «Слова не кирпичи, — писал он, — и из них нельзя построить познание».
«И если, читатели, я называю вас антилопами, — писал Бадью, — то я это делаю потому, что заставляю вас бегать в пустыне. Или потому, что вы — рогоносцы. Или я. Или потому, что эта книга предшествует построению человеческого порядка, подлинное становление которого произойдет позднее».
Это не какая-нибудь литературная шутка или пародия. Нет. Это точная цитата из книги французского философа, изданной серьезным парижским издательством, — книги, автор которой поставил перед собой цель доказать, будто «слово пожирает самого себя», будто язык как инструмент творчества изжил себя и над литературой пора поставить крест.
Вы скажете: это просто бред. Стоит ли обращать на него внимание? Мало ли какую чепуху печатают в наше время издатели на Западе! Но нет, это не просто курьез, отпечатанный шутником — издателем на потеху кучке гурманов. Не случайно, видимо, вокруг книги Бадью была поднята шумиха в парижской прессе, и такая респектабельная газета, как «Фигаро литтерер», 4 марта 1964 года, к примеру, опубликовала на самом видном месте под заголовком на шесть колонок интервью с Бадью. «Фигаро литтерер» подчеркнула, что в литературных салонах Парижа Бадыо уже именуют «гениальным» и даже «гигантом». Его благословил со страниц журнала «Тан модерн» Жан — Поль Сартр, и сам он заявил, что считает Сартра своим духовным отцом, а Симону де Бовур — крестной матерью в литературе и философии.
В интервью со специальным корреспондентом «Фигаро литтерер» Жаном Прасто, ездившим к нему в Реймс, где он обучал философии школьников местного лицея, — можно представить себе, чему он их учил! — Бадью многообещающе заявил, что «Almagestes» лишь первая часть трилогии «Обратная траектория». Вторую книгу он соби рался назвать «Portulan» (так именуются морские карты, составлявшиеся в средние века), а третью— «Bestiare», что можно перевести двояко: либо как «Гладиатор», либо как «Бестиарий», то есть сборник сказок о животных. (Я так и не знаю, осуществил ли сей философ свой план и осчастливлены ли французские читатели «Портулапом» и «Бестиарием».)