Из чего только сделаны мальчики. Из чего только сделаны девочки (антология)
Шрифт:
* * *
Он возвращается минут через десять, выглядит страшно, разбитый рот, заляпанная кровью белая рубашка, супер-профессиональные девочки улыбаются ему несколько напряжённо, а он вежливо говорит им «Нахуй отсюда». — что-что? — «Нахуй пошли отсюда, я сказал, БЕГОМ!!!» — и бейсбольной битой начинает крушить зеркальные стены, можжевеловой расписной бейсбольной битой, мы приметили её сегодня на сувенирном лотке и смеясь, тыкали пальцами. «Дом Кофе» пустеет, мы остаёмся одни, вдалеке кто-то кричит, в отдалении начинает собираться толпа.
Но ещё до того, как мир опомнился, в пустом помещении с видом на огни набережной он успевает приготовить, а я — выпить чашку самого настоящего капучино.
Ася
Ол инклюзив
Над всем побережьем осела туча, губчатая, серо-зеленая как древесный мох. Пассажиры сходили с трапа на бетон полосы неуверенно, как входят в воду - долго жили в холоде, успели к нему привыкнуть, и вдруг горячий дождь, высыхающий еще в воздухе. Шли к автобусам турфирм, чтобы скорей соединиться с видом из рекламного буклета, как на стереооткрытке, поместить себя (представление о себе) в пейзаж: море цвета надежды, полосатый пляжный зонт, на заднем плане горы. Турцию в бархатный сезон захлестывала третья волна русской эмиграции - туризм.
Ездили сюда за византийской верой, беглецы в Европу оседали и пропадали в Константинополе. Теперь тут было дешево, и вместе с тем заграница. Их звала власть несбывшегося - и они покупали путевку "все включено".
Тащили детей и чемоданы. Женщины надели золото, чтобы оттенить его загаром; мужчины пили пиво, потому что как еще должен вести себя освободившийся от смертных забот человек? Освободившийся человек имеет право отдыхать с пивом с самого утра. Некоторые женщины приехали без мужчин, компанией, полные бока и добродушные груди обтягивали тесные кофточки; надеялись не только на пляж и коктейль, но и на любовь - в России не достать нормального мужика, а туркам, говорят, все равно с кем - у них ислам.
Автобус, вздрагивая, одолевал семьдесят шесть поворотов серпантина. Гид уверял, что их сто двадцать, словно с кем-то торговался, и напирал на "незабываемое". Молниями сверкали вспышки туристических фотоаппаратов.
С маленькой, сухой фигурой, в простом платье Екатерина Николаевна смотрелась бы еще девочкой, если бы не неуловимо мраморная тяжесть где-то возле скул. Ей было сорок. Екатерина Николаевна не любила туристов, особенно русских туристов, и теперь мучилась, сознавая себя русской туристкой. Вопрос с путешествием решился в два дня, подруги убедили ее сменить обстановку, и если бы она не была так расстроена своей личной жизнью, то подумав, уехала бы в Клайпеду. Или Грецию. Она твердо не собиралась ни с кем общаться, и утешала себя, что будет время поработать над статьей.
– Сын Диониса и Афродиты, - нахваливал гид, - бог полей и садов, плодородия, чувственных наслаждений! Незабываемую статую Приаса...
– Кого?
– спросила Екатерина Николаевна от неожиданности.
– Приаса, - уверенно повторил гид.
1
Отель был сложен из множества бетонных ниш, как из слепленных вместе осиных гнезд. Территорию с фасада ограничивало море, с изнанки – горы, окруженные лесом. Под приземистыми соснами с длинными иглами, среди пальм и апельсиновых деревьев вились выложенные камнем дорожки. Здесь были неизбежный аквамариновый бассейн, сильно пахнущий хлоркой, в котором купались чаще, чем в море, пляжный бар и деревянные, всегда пустовавшие беседки.
На грязном песке расстилали полотенца экономные англичане, две молодые немки подпрыгивали в прибое, шлепая по воде голыми грудями. Пахло отдыхом: кислыми полотенцами, морем, горячей хвоей, горелым жиром и кокосовым маслом.
– Два долар, - пляжный смотритель, заросший черным волосом, удерживал шезлонг, на который собиралась лечь Аня.
В первый раз она оказывалась одна за границей - родители наградили ее за поступление в институт поездкой к чужому морю. Получив отдельный номер с кондиционером и полотенцами, шампунями и мыльцами в ванной, мини-баром и телевизором, она казалась себе взрослой. Необходимость говорить с иностранцами и ощущение собственной неловкости делали ее несчастной, и все казалось ей более значительным и дорогостоящим, чем на самом деле.
Воздух пах интимно, как сонные объятия. Отяжелев от желаний, он к вечеру испариной оседал на каменные плиты, придавленные им ночные цветы испускали белый, щекочущий аромат. Листья пальм шуршали как хитиновые закрылки. Стрекотали поливалки, орошая газоны, цикады заглушали их слаженным хором. Солнце стремительно ныряло в воду, в один миг наступала ночь.
В соседнем отеле зажглись пульсирующие огни, и приятный баритон принялся выводить проникновенно и глухо: I want marry you, marry you... Аня сидела на балконе, не зажигая света, и от насекомого скрежета пальм, ветра, приносящего кислый запах моря, звенящей тишины цикад делалось ей тревожно. Смутно мечталось, и хотелось зачем-нибудь выйти из номера.
В сезон тысячи людей устремлялись на курорты, чтобы потратить часть годовых доходов в течение одной блестящей, как им казалось, недели. Сонер на курорте жил, ехать ему было некуда. На днях ему должно было исполниться сорок. К такому возрасту человек поневоле узнает о себе все, даже то, чего ему знать не хотелось, а потом пытается это забыть. Сонер знал, что он – человек скучный. Вот уже девять лет он работал портье в отеле на побережье. Летом отрабатывал побольше ночных дежурств, зимой проживал деньги. Жена, после первых приятных лет, относилась к нему с вежливым раздражением. Летом они отдыхали друг от друга, запасая терпение на зиму. Внешне он себе тоже не нравился: маленький скошенный подбородок, выдающий отсутствие воли, с некрасивой ямкой посредине, словно тесто резали леской; мокрые губы, карманный рост, плешь, волосатые пальцы, глаза навыкате, блестящие, как мыльные пузыри... Редко у Сонера случалась summer love с какой-нибудь не слишком молодой туристкой. Правилами отеля это запрещалось, но на деле смотрели на это сквозь пальцы. Сонер дорожил такими эпизодами, думая, что скрывает их от жены и начальства. В силу равнодушия обоих это требовало воображения.
Во втором часу ночи он зевал и томился за стойкой, когда двери лифта бесшумно раскрылись, и мимо прошла через холл девушка в нарядном платье. Выйдя за стеклянные двери, она постояла у входа, всматриваясь в темноту, обхватила себя за плечи, вернулась - он с интересом следил за ней, угадывая, почему она не спит. У нее было озадаченное лицо, словно она не нашла того, что искала.
– Can I help you?
Она испуганно взглянула на него и покачала головой.
– Are you from Russia?
– догадался он, - Do you speak English чуть-чуть? Xочишь гаварить парюски?
– Сонер, нахватавшийся немного по-русски, английски и немецки, любил это демонстрировать.
– Все хорошоу?
– Да.
– Ти грустная, - сказал он, потому что других способов разговора с девушками не знал.
– Скушно?
Она, помедлив, подошла, оперлась на стойку грудками, чуть сплющив их, и посмотрела не на него, а куда-то вбок. Была она еще вся белая, ровно покрытая нежным молодым жирком с прозрачным свечением парафина, тугим, не собиравшимся в складочки нигде. В будущем резкие черты ее лица расплывались пока в неопределенности юности, нос был припухшим.
– Угу.
– Ти приехала с мальтшиком? С мамой?