Из деревенского дневника
Шрифт:
— А что, — с расстановкой и полусонно произносит, наконец, писарь (человек, лежащий на спине): — что у вас… в Болтушкине… как насчет этого дела?..
— Насчет товару-то? — ленивейшим тоном переспрашивает помощник (лежащий ничком) и распускает ноги, тоже босые, по обеим сторонам лавки.
— Само собой…
— У нас в Болтушкине — сколько хочешь…
Он потягивается, выгибая спину, как кот.
— Ну?!
— Ну вот, стану я врать. Сколько хочешь, столько и есть…
—
Помощник, помолчав секунду, дает ответ, так сказать, среднего направления, необычайно лениво говоря:
— А то что же!.. Вот там… разговаривать!.. Это у вас тут всё тридцать, да сорок, да полтинник… У нас в Болтушкине этого нет… Шалишь, брат!.. У нас этого баловства нет… Знак подал — и готово.
— Какой знак?
— Аль не знаешь? Маленький ребенок, что ли, ты?.. Какой знак? — ну мигнешь, пройдешься мимо, кашлем дашь знать… мало ли есть предметов…
— И готово?
— А то что же еще разговаривать-то?.. Много будешь разговаривать, так это очень для них жирно…
Все это произнесено беспечнейшим жирным хрипом, приближающимся к звукам простуженного горла.
— А кто в Болтушкине писарем?
— Аль разлакомился?.. Хе-е, брат!..
— Хе-хе-хе… Ей-ей, переведусь в Болтушкино!..
— Хе-хе-хе… Ишь ты кот сибирский какой!.. Поди переведись… Утрут тебе нос-то там… Хе-хе-хе… Я шукну одно слово, поглядим, ухватишь ли…
— Отчего ж я-то не ухвачу? Ты хватал, а я нет?
— Я другое дело… я знаю сноровку.
— И я знаю.
— Нет, не знаешь…
— Ан вот знаю.
— Ну хорошо. Отвечай, как надо поступать, чтобы всякую заинтересовать?
— Деревенскую или благородную?..
— Все одно, сплошь…
Писарь молчит, взволнованный разрешением этой задачи.
— И не знаешь… а я знаю!
Помощник при этом садится.
— Ну как же, чем?..
— Чем! — так я тебе и сказал…
— Нет, пожалуйста, скажи!..
Писарь тоже вскакивает с лавки.
— Вот дурака нашел! стану я секреты открывать…
— И всех?..
— Всех до единой… Хоть графиня, хоть что…
Писарь бросается к помощнику и начинает его умолять.
— Ну, голубчик, ну, Ваня… скажи… я тебе…
— Нечего, нечего вас баловать!
Писарь принимается тормошить помощника, и оба они начинают бороться посреди комнаты. Долго шуршат их босые ноги по деревянному, покрытому высушенной солнцем грязью полу; долго раздается то там, то сям грохот отскочившей лавки или стола, на которые налетают эти юные силачи. В борьбе они забыли разговор, растрепались, раскраснелись — любо смотреть на парней. Ломая друг друга то на одну, то на другую сторону, они только покряхтывают, не теряя веселого расположения духа. Ткнутый
— Я, брат, — говорит помощник самоуверенно: — и не таких свертывал в комок…
— Эка! в живот-то пхнул…
— И ты пхай! Чего же? Ну-ко, пхни-ко меня… На! Отскочу я или нет?
— Давай!
— На.
Помощник выпячивается вперед.
— Ну пхай!
Писарь действует ехидно, из-под низу, так что и помощник отлетает в сторону.
— Нешто так можно, свинья ты этакая!
— Я ненарошно…
— Дубина этакая! — ненарошно…
— Ну прости, пожалуйста… Нешто я…
— Чорт этакой… Дай-ко я тебя так гвоздану, так ты у меня кубарем к чорту на рога улетишь… Ты пхай в живот — нешто так можно?.. Вот куда пхай!..
— Ну давай…
— Ну на!.. Да смотри, идол, башку сверну…
На этот раз три удара кулаком, направленные без ехидства в указанное место, не производят на помощника никакого впечатления.
— Ну бей, бей! — приговаривает он.
— Да! — говорит писарь. — Вспучил живот-то!..
— Вспучил! Ну-ка вспучь ты, погляжу я… Ну-ка, становись…
— Ну дуй!
Писарь раздувает живот елико возможно, но от одного удара в самом деле летит кубарем…
— Вот те вспучил! — приговаривает помощник.
— Свинья этакая… как хватил!..
— А! свинья!
— Чистая свинья!..
— Нет, брат, тебе до меня далеко!..
— Дубина!..
— Вот те и дубина!
— Нет, вот как! — оживленно заговорил писарь: — согласен так — давай?
— Как?
— А вот как… Я возьму палку…
— А я тебя ею тресну по башке…
Начинается хохот. В это время отворяется дверь, и показывается фигура учителя с удочкой.
— Что вы тут гогочете, как жеребцы в конюшне?
Писаря едва могут уняться.
— Куда это вы, Митрофан Петрович?
— Да вот хочу перед чаем немножечко посидеть. Авось к ужину ушицу наберу… Будет баловаться-то, бери у Петьки уду — пойдем…
— Пойдем, пожалуй, попытаем, отчего же! — произносит лениво помощник, к которому относятся эти слова.
— И я, — прибавляет писарь: — от нечего делать…
Одевают сапоги, запасаются табаком, спичками и отправляются рыть червей. Спустя десять минут всех троих, окруженных ребятишками, помогающими надевать червей, можно видеть на берегу реки. Каждый из ловцов выбрал по тихому местечку в кустах и терпеливо следил за поплавком. Тихо в кустах, тиха вода, и чудно хорош и свеж воздух. Ни одной тревожной, беспокойной мысли нет ни в ком, кроме сладкой тревоги в ожидании минуты, когда рыба потянет крючок книзу.