Из 'Дневника старого врача'
Шрифт:
М.-Ф. Биша (1771-1802)-французский анатом и физиолог, автор учения о тканях человеческого тела.
Ф.-Ж. Бруссе (1772-1832)-французский патолог и терапевт; создал теорию происхождения болезней в результате местного раздражения отдельных органов; был ярым сторонником кровопускания. Мудров, по словам его друга и первого биографа, "также любил кровопускания и нередко производил эту маленькую операцию собственными руками" (П. И. Страхов, стр. 126).
Дав критический обзор названных здесь систем, биограф Мудрова пишет: "Матвей Яковлевич (Мудров), обладая ясным умом, не склонным к необоснованным увлечениям, не сделался безраздельным сторонником ни одной из прошедших перед ним медицинских школ и теорий. От каждой из них он брал лишь те объективные и рациональные начала, которые не противоречили ему как человеку самостоятельного реального и практического направления мысли" (В. Н. Смотров, 1947, стр. 21 и сл.).
– А в клинике-то, в клинике как Мудров отделал старье! Про тифозного-то что сказал! Вот, говорит, смотрите,
а пропиши ему, попрежнему, валериану да арнику, он бы уже давно был на столе.
– Да, Матвей Яковлевич молодец, гений! Чудо, не профессор. Читает божественно!
– Говорят, в академии хорош также Дидковский. (У. Е. Дядьковский (у П. по звуковой памяти-неточно; 1784-1841)-один из талантливейших деятелей русской научной медицины. В студенческие годы П. он был профессором моск. отд. МХА и только в 1831 г. был избран на кафедру терапии в университете. Но некоторые штрихи из профессорской деятельности Д. в МХА уясняют научную и политическую обстановку, в которой прошли студенческие годы П. Московская МХА и медицинский факультет Московского университета находились в тесной связи по составу преподавателей, содержанию и направлению научной деятельности и, конечно, по личным отношениям студентов. Все, что происходило в МХА, становилось немедленно известно в университете и наоборот. Д. по своим взглядам был материалистом, стремился строить медицину на основах физики и химии, пытался применить к изучению медицины общебиологические принципы. Он первый решился выступить на кафедре со своими собственными взглядами и подвергнуть научные вопросы собственной обработке. Значительный интерес представляет основанное на горячем патриотизме заявление Д. о развитии отечественной медицины. "Свободный от всякого пристрастия к иностранной учености, столь часто логически нелепой, нравственно безобразной, физически негодной для употребления,-говорил Устин Евдокимович,- вот двадцать лет доказываю я, что русские врачи при настоящих сведениях своих полную имеют возможность свергнуть с себя ярмо подражания иностранным учителям и сделаться самобытными, и доказываю не словом только, но и самым делом, раскрывая обширные ряды новых, небывалых в медицине истин, с полным и ясным приложением их к делу практическому". В том же предисловии к своей "Общей терапии", откуда взяты приведенные строки, Д. высказал по адресу "высших сословий России" упрек за их равнодушие "к успехам отечественного просвещения" и пристрастие "ко всему иностранному из-за необыкновенного, невиданного доселе... духа космополитизма" (цитировано по статье проф. Б. Д. Петрова, "Сов. книга" No 7, 1949, стр. 81). Такие заявления Д. доходили до студентов университета и вызывали у них соответственное настроение. Кончились такие выступления Д. изгнанием его в 1836 г. с кафедры. (В. Н. Смотров, "175 лет", стр. 271 и сл.).
Один из слушателей Дядьковского, врач В. Н. Бензенгр, оставил яркую характеристику его как профессора. "Сжато, верно, точно и метко и всегда едко критиковал он" на своих лекциях отсталые системы зарубежных ученых. "С ужасом узнали мы, что Дядьковский больше читать не будет, за что-то удален" (А. Богданов-Рулье, стр. 105 и сл.). Материалы о Д.-в Библиотеке имени В. И. Ленина (шифр ОРВ).
Наши ходили его слушать. Да где ему против Мудрова! Он недосягаем.
– Ну, ну! а Лодер Юст-Христиан?
– Да, невелика птичка, старичок невеличек, да нос востёр. Слышали, как он обер-полициймейстера отделал? Едет это он на парад в карете, а обер-полициймейстер подскакал и кричит кучеру во все горло: "пошел назад, назад!" Лодер-то высунулся из кареты, да машет кучеру - вперед-мол, вперед. Полициймейстер прямо и к Лодеру. "Не велю,- кричит,- я обер-полициймейстер"."А я,- говорит тот,- Юст-Христиан Лодер; вас знает только Москва, а меня - вся Европа". (Ю.-Х. Лодер (Хр. Ив.: 1753-1832)-знаменитый анатом; уроженец Риги, он много путешествовал и учился за границей; с 1794 г.- почетный член Академии Наук; с 1806 г.-лейб-медик; в Отечественную войну 1812 г. устроил военные госпитали на 37 000 воинских чинов; управлял ими до упразднения после войны. В 1813 г. он напечатал в двух номерах официального органа военного ведомства "Русский инвалид" очерк, в котором писал: "Любопытнее для вас будет, конечно, замечание, сделанное мною о удивительной бодрости духа, жизненной силе и крепости сложения наших русских. Не думаю, чтобы во всем свете какой-нибудь другой народ перещеголял их в этом". Состоя на службе только в качестве лейб-медика царя, Л. исполнял и другие поручения правительства. Большое собрание анатомических препаратов, перешедшее от Л. Московскому университету, было основой первого анатомического музея в России. Желая, чтобы его собрание приносило возможно больше пользы русской научной медицине, Л. вызвался читать в университете без вознаграждения лекции по анатомии. С 1819 г. он заведывал кафедрой анатомии, которую оставил, ввиду тяжелой болезни, за год до смерти. Кроме университетской кафедры, Л. много работал по устройству различных лечебных учреждений в Москве. В Анатомическом музее - мраморный бюст Л.)
Вчера-то,- слышали,- как он на лекции спохватился?
– А что?
– Да начал было: "Sapientischissima (Лодер шамкал немного) natura",- да, спохватившись, и прибавил: "aut potius, Creator sapientisehissimae naturae voluit". (Мудрейшая природа... вернее. Создатель мудрейшей природы пожелал.)
– Да, ныне, брат, держи ухо востро.
– А что?
– Теперь там в Петербурге, говорят, министр наш Голицын (А. Н. Голицын (1773-1844)-министр просвещения и духовных дел, личный друг Александра I. Хорошо знавший его А. И. Герцен писал- "Князь Голицын был человек ограниченный, развращенный и ханжа" (Соч., т. XX, стр. 353 и сл., 1923).
такие штуки выкидывает, что на-поди.
– Что такое?
– Да, говорят, хочет запретить вскрытие трупов.
– Неужели? что ты!
– Да у нас чего нельзя,- ведь деспотизм. Послал, говорят, во все университеты запрос: нельзя ли обойтись без трупов или заменить их чем-нибудь?
– Да чем тут заменишь?
– Известно, ничем,- так ему и ответят.
– Толкуй! а не хочешь картинами или платками?
– Чем это? что ты врешь, как сивый мерин!-слышу чей-то вопрос.
– Нет, не вру; уже где-то, сказывают, так делается. Профессор по анатомии привяжет один конец платка к лопатке, а другой - к плечевой кости, да и тянет, за него; "вот,- говорит,- посмотрите: это - Deltoideus". (Общие задачи университетской науке при Голицыне ставились в форме требования, чтобы профессора медицинского факультета "принимали все возможные меры, дабы отвратить то ослепление, которому многие из знатнейших медиков подвергались от удивления превосходству органов и законов животного тела нашего, впадая в гибельный материализм". Во избежание этого профессор анатомии должен был "находить в строении человеческого тела премудрость творца, создавшего человека по образу и подобию своему". От цензуры требовалось, чтобы она рассматривала медицинские учебники в отношении нравственном: "когда науки математические и даже география несут часто на себе отпечаток неверия, могут ли не подлежать строжайшему надзору творения медицинские, в коих рассуждения о действиях души на органы телесные и о возбуждении в теле различных страстей подают обильные способы к утверждению материализма самым косвенным и тонким образом?" В связи с такой установкой изувер М. Л. Магницкий, ближайший помощник Голицына, поднял вопрос об отказе от "мерзкого и богопротивного употребления человека, созданного по образу и подобию - творца, на анатомические препараты". В высших медицинских школах стали преподавать анатомию без трупов, иллюстрируя учение о мышцах на платках. Развивая это благочестивое начинание, непосредственно подчиненные Магницкому казанские профессора "решили предать земле весь анатомический кабинет с подобающей почестью; вследствие сего,- рассказывает современник,- заказаны были гробы, в них поместили все препараты, сухие и в спирте, и после панихиды, в параде, с процессией, понесли на кладбище" (см. мою книгу о П., 1933, стр. 19).
Дружный хохот: кто-то плюнул с остервенением.
Да, нумер 10-й был такою школою для меня, уроки которой, как видно, пережили в моей памяти много других, более важных воспоминаний.
Впоследствии почуялись и в 10-м нумере веяния другого времени; послышались чаще имена Шеллинга, Гегеля, Окэна. 268 (Это было тотчас после окончания П. университета, в начале 30-х годов XIX в.-в студенческое время Герцена, Огарева, Белинского, Станкевича, их друзей. Кроме известных в литературе сообщений об этом периоде из их биографий и воспоминаний, см. еще книгу Н. Л. Брод-ского (гл. 5-я) и очерк М, Полякова.)
При ежедневном посещении университетских лекций и 10-го нумера все мое мировоззрение очень скоро изменилось; но не столько от лекций остеологии Терновского (Ал-й Гр. Терновский (1792-1852)-адъюнкт Лодера; читал лекции по анатомии и диэтетике, производил вскрытия трупов по правилам судебной медицины (за 10 лет-600 вскрытий); прославился бескорыстным лечением бедных (А. И. Полунин, К. П. Успенский).
(в первый год Лодера не слушали) и физиологии Мухина, сколько, именно, от образовательного влияния 10-го нумера. ("Университет [Московский] рос влиянием: в него вливались юные силы России из всех слоев; в его залах они очищались от предрассудков, захваченных у домашнего очага... развивала студентов аудитория юным столкновением, обменом мыслей, чтений.- Московский университет свое дело сделал; профессора, способствовавшие своими лекциями развитию Лермонтова, Белинского, И. Тургенева, Пирогова, могут спокойно... лежать под землей" (А. И. Герцен. Былое и думы, т. I, стр. 188 и сл., 214).
О влиянии Московского университета на развитие участников движения декабристов - у Н. П. Чулкова - Москва и декабристы (сб. "Декабристы и их время", т. II, 1932, стр. 294 и сл.).
На первых же порах, после вступления моего в университет, 10-й нумер снабдил меня костями и гербарием; кости конечностей, несколько ребер и позвонков были, по всем вероятиям, краденые из анатомического театра от скелетов, что доказывали проверченные на них дыры, а кости черепа, отличавшиеся белизною, были верно, украдены у Лодера, раздававшего их слушателям на лекциях остеологии.