Из 'Дневника старого врача'
Шрифт:
Когда император Николай проезжал через Дерпт, во время турецкой кампании, то ему приготовлена была почетная стража из студентов; одетые в эти свои мундиры, белые штаны в натяжку, ботфорты, рослые и красивые студенты-стражники обратили внимание на себя самого Николая, и так как он ничего не заявил против этой обмундировки, то она и признавалась законной.
(Дерптский студент описываемого времени Ю. К. Арнольд рассказывает, что осенью 1829 г. стало известно о посещении Николаем I университета. Ректор объявил, что имеющий полную парадную форму будут участвовать в почетном карауле. Мундир Арнольд описывает так же, как П. "Нашлось 60 человек, имевших полную парадную форму, из них 12-15 из профессорского института.
За исключением нас, присланных в Дерпт уже по окончании курса в русских университетах, и двух или трех других русских, всем прочим пребывание в Дерпте не пошло в прок. Карамзины и Соллогуб едва ли вынесли что-нибудь из дерптской научной жизни, кроме знакомства с разными студенческими обычаями; другие, как, например. Языков, воспитанники из учреждений императрицы Марии и приезжие из Москвы и Петербурга полурусские и полу-немцы просто спивались с кругу и уезжали чрез несколько лет в весьма плохом виде;
(Поэт Николай Языков писал в конце мая 1828 г. из Дерпта брату Александру:
Ты прав, мой брат: давно пора
Проститься мне с ученым краем,
Где мы ленимся да зеваем,
Где веселится немчура!
Рассказав в стихах, как ему в Дерпте "пленительно светила любовь", как ему "несносно тяжки"
Сии подарки жизни шумной,
Летучей, пьяной, удалой,
Высокоумной, полоумной,
Вольнолюбивой и пустой,
поэт переходит к прозе и сообщает брату: "Сюда скоро прибудут 20 человек студентов из университетов московского, петербургского и казанского для усовершенствования себя в науках" В письме от 29 декабря 1828 г. Языков писал брату, что окончательно решил уйти из университета, не сдавая экзаменов; решил "покинуть эту жизнь глупую, совершенно пустую, постыдную, обидную человеку" . Талантливому поэту "в Дерпте всё и все надоело и надоели", там жизнь его "гниет в тине бездействия, обстоятельств глупых и глупостей ежедневных". Поэт "убедился в невозможности порядочно приготовиться к экзамену" в Юрьеве. Кроме того, его "здоровье требует большой поправки, возможной только... при образе жизни порядочном". Уехал Языков из Юрьева в конце апреля 1829 г. )
только двое из них, Федоров, Вас. Фед., и Кантемиров, вышли было в люди, но ненадолго. Федоров, весьма дельный астроном-наблюдатель, сделал экспедицию с Парротом на Арарат, потом в Сибирь, потом сделался профессором астрономии- в Киеве и ректором университета, но не оставил привычки попивать и скоро умер, еще далеко не старый; Кантемиров вышел доктором медицины, был за границей, но до крайности бескровный и худосочный также скоро умер еще в молодых летах.
(В. Ф. Федоров (1802-1855)-в 1825 г. был помощником директора Юрьевской астрономической обсерватории, знаменитого В. Я. Струве (1793-1864). По словам биографа, был "человек даровитый и добрейшей души; но дело известное, что добродушные люди не могут быть хорошими администраторами; у них недостает стойкости и энергии воли", M. Кантемиров умер около 1845 г.)
В Дерпте русская поговорка приходилась наоборот. В России говорят: "что русскому здорово, то немцу-смерть"; а в Дерпте надо было, наоборот, сознаться: "что немцу здорово, то русскому - смерть". Немецкие студенты кутили, вливали в себя пиво, как в бездонную бочку, дрались на дуэлях, целые годы иногда не брали книги в руки, но потом как будто перерождались, начинали работать так же прилежно, как прежде бражничали, и оканчивали блестящим образом свою университетскую карьеру.
Мы, русские, из профессорского института, Professor-Embryonen (Профессорские зародыши) - как нас звали немецкие студенты,- мы все, слава богу, уцелели; но мы не сходились ни с одним студенческим кружком, не участвовали ни в коммершах, ни в других студенческих препровождениях времени; и я, например, несмотря на мою раннюю молодость, даже вовсе и не имел никакой охоты знакомиться с студенческим бытом в Дерпте. Только два раза я из любопытства съездил на коммерш, и то впоследствии, по окончании курса.
Но как ни странен (В рукописи еще: "Для потусторонних зрителей" (зачеркнуто) в наше время этот анахронизм, который представляет студенческая жизнь, с ее средневековыми обычаями, для постороннего наблюдателя, нельзя не согласиться, что она имеет многое в свою пользу: во-первых, самое вопиющее зло в обычаях этой жизни,- дуэль,- делает то, что ни в одном из наших университетов взаимные отношения между студентами не достигли такого благочиния, такой вежливости, как между студентами в Дерпте. О драках, заушениях, площадной брани и ругательствах между ними не может быть и речи.
Дуэли стоили жизни нескольким десяткам молодежи; это, без сомнения, очень прискорбно, и родители, потерявшие на дуэли безвременно своих сыновей, имеют полное право восставать против этого варварского обычая. Но что же делать, если в человеческом обществе нередко приходится выпирать клин клином за неимением лучшего средства против зла? А грубость нравов и обращение в студенческой жизни между товарищами портит также жизнь и есть не меньшее зло, чем дуэль [...].
Впрочем, студенческие общества всегда старались сделать дуэли наименее опасными для жизни; известно, какие предосторожности берутся в студенческих дуэлях к защищению головы, шеи и т. д. против ударов. Но заметно, что каждый раз, с увеличением строгости против обыкновенных студенческих дуэлей, увеличивались более опасные дуэли на пистолетах. В течение пяти лет были только два случая опасных дуэлей между студентами. В одном случае студенческий Schlager (роль палаша) попал на третий грудинный хрящ, перерубил его и повредил титечную внутреннюю артерию (art. mammallia interna); собравшийся около раненого факультет - надо признаться - опозорился.
Когда образовался плеврит раненой плевры с выпотом и значительным кровотечением из раны, до тех пор не кровоточивой, то трое профессоров погрязли в предположениях: один говорил, что тут ранено легкое; другой - что ранена легочная вена; но ни один не узнал плевритического выпота в несколько фунтов весом. В таком-то жалком положении в то время находилось исследование грудных органов в наших университетах.
Другие два случая были пистолетные дуэли; в обоих случаях раны были очень опасные, но исход был благополучный. В одном случае пуля пронизала шею около сонных артерий насквозь, задев горло; кровотечения, однакоже, не было, и раненый только долго не мог говорить.
В другом случае пуля засела в лобной кости, у соединения ее с теменной, и была вытрепанирована Мойером весьма ловко. Раненый, конечно, выздоровел.
Занятия мои с каждым годом увеличивались; особливо занимался я разработкой фасций и отношений их к артериальным стволам и органам таза. Этот предмет был совершенно новый в то время. Обыкновенные анатомы бросали фасции; в Германии занимались ими очень мало, и только у англичан и французов можно было найти описание и изображение некоторых из них.