Из дневников. 20-30-е годы
Шрифт:
Сегодня утром, спустившись к завтраку, обнаружил на столе два письма из Оксфорда. Одно — официальное, где сообщалось, что я получил Хартфордскую стипендию [66] в сто фунтов. Другое — частное, в котором содержалось поздравление от проректора [67] . Нельзя сказать, чтобы оно меня очень уж порадовало. Сей милый человек писал, что стипендии я удостоен главным образом за умение хорошо писать по-английски и что общий экзамен и английскую историю я сдал лучше всех, а европейскую — хуже всех.
66
И. Во и его родители долгое время колебались, на стипендию какого оксфордского колледжа подавать — в престижный Нью-колледж или в Хартфорд.
67
Проректором и преподавателем истории Хартфордского
Очень унылый день тут же превратился в самый радужный. Все меня от души поздравляли. Брент-Смит написал мне письмо. Лучше всего то, что теперь я могу уйти с чистой совестью. Сто фунтов на земле не валяются. <…>
Один из самых трогательных комплиментов сделала мне миссис Невилл-Смит, с которой я ни разу раньше не разговаривал. Мы встретились вечером на лестнице. «Поздравляю вас со стипендией, Во. Теперь вы можете, я полагаю, немножко расслабиться. И все остальные — тоже». <…>
Двадцатые годы [68]
В двенадцать ночи, если память мне не изменяет, оказался в комнате бедного Майкла Лерой-Болье в Бейллиоле [69] . Большую часть вечера он провел в слезах — его до смерти напугал Питер, разбив у него на глазах тарелку. Народу набилось столько, что дышать было нечем. После двенадцати остались только выпускники Бейллиола — мертвецки пьяные. Пирса Синотта уложили в постель, и около часа ночи Бенуа и Патрик Балфур спустили меня на веревке из комнаты Ричарда. Выбрался через туалеты в Нью-Куод, что не могло не сказаться на состоянии моего костюма, и проспал несколько часов.
68
Во поступил в Хартфорд-колледж в январе 1922 г. и проучился там до лета 1924-го, однако оксфордский дневник писателя не сохранился.
69
Имеется в виду Бейллиол-колледж, один из старейших в Оксфорде; основан в 1263 г.
После безумного утра, чехарды бутылочных этикеток и таксомоторов, в 1.45 очутились в вагоне-ресторане [70] , за соседним столиком — бедный Брайен Хауард [71] . Ничего съедобного, кроме хлеба с сыром, не нашлось, зато выпили шерри, шампанского, много чего еще покрепче, выкурили по сигаре — и вышли на Паддингтонском вокзале с твердым ощущением, что перекусили отлично.
Родители в прекрасной форме. Отец с увлечением рассказывает, где они побывали во Франции; обнаружил непристойность на гобелене в Байё, отчего пришел в восторг.
70
С приятелем Во по Оксфорду Джоном Сатро (р. 1904), основателем «Оксфордского железнодорожного клуба».
71
Брайен Хауард — знакомый Во по Оксфорду; член Буллингтонского клуба; пьяница, гомосексуалист.
<…> Заказал себе новую трость — главное событие первой половины дня. Хотелось по возможности приобрести похожую на старую, но другой такой красавицы не нашлось, да и неприлично было бы ходить с точно такой же. Та, которую я выбрал, — тоже из английского дуба, но полегче и подлиннее. На набалдашнике маленькая золотая пластинка размером с шиллинг с выбитыми на ней моими именем и гербом. Будет, думаю, иметь успех. Дома меня ждала телеграмма от Аластера [72] : звал поужинать в «Превитали». Отменно поели и отправились, заходя по пути в пабы, на набережную, а потом тем же путем обратно в «Кафе Ройял». <…>
72
Аластер Грэм — ближайший оксфордский друг И. Во; в доме Грэма в Барфорде писался первый роман Во «Упадок и разрушение».
Ничего, сколько помню, не делал.
Ходили с Аластером в эмигрантскую церковь на Бэкингем-Пэлес-роуд. Русская служба понравилась необычайно. Священники скрывались в маленькой комнатке и изредка появлялись в окнах и дверях, точно кукушка в часах. Им принесли огромное блюдо сдобных булок и привели целый выводок маленьких детей. Все это время хор, тоже где-то припрятанный, распевал что-то заунывное. Длилась служба бесконечно долго. В одиннадцать, когда мы пришли, она уже была в самом разгаре, а в 12.30, когда уходили, конца еще не было видно. Собравшиеся — в основном изгнанные из России великие князья и странного вида жалкие женщины, якобы любовницы императора, — молились с большим чувством. Мне запомнился бедный старик в изношенной офицерской шинели. <…>
Убили с Аластером уйму времени на магазины, пошли к архитекторам [73] , где были с нами очень милы. Обедали в «Превитали», взяли в долг 1 фунт у Чепмен-энд-Холла [74] , а во второй половине дня нас занесло на Выставку империи в Уэмбли [75] . Отправились во Дворец искусств, где сначала погрузились в нескончаемый кошмар колониальной живописи, но потом, выбравшись из него, попали в залы, обставленные прелестной старинной мебелью. Зал 40-х годов прошлого века обставляли преподаватели Аластера. Лучшим же, по-моему, был зал Уильяма Морриса [76] . Разглядывал скульптуру — и всем сердцем хотел стать скульптором, потом ювелирные украшения — и хотел стать ювелиром, а потом всякого рода нелепые вещицы, выставленные во Дворце промышленности, — и ужасно захотелось посвятить жизнь изготовлению подобных вещиц.
73
Имеется в виду Бартлеттская школа архитектуры, где в это время учился Аластер Грэм.
74
Так Во называл отца, работавшего в этом издательстве.
75
В лондонском районе Уэмбли, где теперь находится олимпийский стадион, в 20-е гг располагалась Выставка достижений доминионов и колоний Великобритании.
76
Уильям Моррис (1834–1896) — английский художник-прерафаэлит, писатель, теоретик искусства.
А потом произошла удивительная вещь. Примерно в 6.30 мы выпили, после чего отправились в индийский театр. Полюбовавшись на редкость беспомощными тибетскими танцорами и каким-то бородатым, который показал несколько самых незамысловатых фокусов, из тех, что способен показать на детском празднике любой говорящий на кокни фокусник-любитель в маскарадном костюме. Из шатра вышли крайне разочарованными. И только обнаружив, что уже восемь и мы оба опоздали, каждый на свой званый ужин, убедились в недюжинных магических способностях смуглого человека с бородой. По счастью, когда я явился к Болдхэду, все уже крепко набрались. Выпив все, что еще оставалось, я очень скоро почувствовал, что не отстаю от остальных, чему не мог не порадоваться. <…>
Ходил на утренний спектакль «Святой Иоанны» [77] . Вконец обеднев, вынужден был подниматься на галерку, где сначала простоял в длинной очереди, а потом сидел на местах, неудобней которых не бывает на всем белом свете. Пьеса, впрочем, очень хороша, а костюмы — куда лучше тех, на какие всегда был способен Рикеттс. <…>
Встали поздно и отправились в Вестминстер на проповедь Ронни Нокса [78] . Собор заполнен был до отказа, и пришлось стоять в боковом пределе. Проповедь очень забавна. Обедал t^ete-`a-t^ete с Гвен Оттер; принесла с собой сборник неизвестных мне статей Уайльда: его предисловие к стихам Реннелла Родда и переписку с Уистлером [79] . «Вульгарность, мой дорогой Джеймс, начинается дома и закончиться должна там же». <…>
77
«Святая Иоанна» — пьеса Б. Шоу о Жанне Д'Арк; впервые поставлена в декабре 1923 г. нью-йоркским театром «Гилд» в помещении лондонского театра «Гаррик».
78
Рональд А. Нокс (1888–1957) — церковный деятель, богослов и писатель; друг И. Во, посвятившего ему книгу «Жизнь преподобного Рональда Нокса» (1959).
79
Джеймс Уистлер (1834–1903) — американский художник, близкий к французским импрессионистам.
Помчался домой переодеться — и в «Корт» [80] . Пьеса Ричарда Хьюза [81] чудовищна. Оттуда — на вечеринку к миссис Джеффри Уинтворт, где пришлось спектакль расхваливать. А оттуда — к Элзе в ночной клуб [82] , где Эрнест Милтон играл в пьесе Пиранделло «Человек с цветком на губе». Великолепно — не то, что жалкое бормотание в «Корте». Был Г. Дж. Уэллс; искусственное дерево, упавшее со сцены ему на голову, чуть было не лишило его жизни.
80
То есть в театр «Ройял-Корт».
81
Ричард Артур Хьюз (1900–1976) — английский поэт, драматург, прозаик; автор приключенческой литературы для детей.
82
Киноактриса Элза Ланчестер в 20-е гг. содержала ночной клуб «Пещера гармонии» на Шарлотт-стрит в Лондоне, описанный в романе Олдоса Хаксли (1894–1963) «Шутовской хоровод» (1924).