Из дома
Шрифт:
Все засмеялись, а дядя Антти сказал:
— Ты что, папа, с ума сошел, ты что, не слышал, что он говорит — домой повезут!
Тут же начали составлять списки семей, кто поедет, но никто не хотел записаться первым. Потом еще несколько раз приезжали военные и каждый раз говорили про то, что они нас домой повезут. А дедушка отговаривал ехать, но бабушка все повторяла, а вдруг Ольга и Юхо живы, вернутся, не найдут своих детей, но дедушка кричал:
— Увидите, в живых никого нет — детей губить везете.
Когда тети и дядя Антти твердо решили ехать, он стал уговаривать бабушку остаться. Дедушка работал ночным сторожем на стройке, нам строили новые дома, он плакал, говорил, что у него постоянно невыносимо болят руки
— Вы что, совсем все забыли? Вспомните, как загоняли в колхоз, сколько человек посадили из наших деревень, за что сажали?
Когда он не сумел уговорить не ехать, он велел начать сушить сухари, но дядя Антти смеялся над ним и говорил, что Россия продавала всегда хлеб всей Европе, уже чего-чего, а хлеб там есть. Но дедушка не хотел его слушать и кричал:
— Когда это было! Это что, тебе эти твои местные собутыльники наговорили? Ты посмотри, как с границ-то бегут умные люди.
— Это ж финские финны.
Сухари мы начали сушить, купили много пакетов галет и стали ездить по хуторам, где покупали все, что только хозяева продавали: муку, зерно, крупу и даже кур. Финское правительство дало нам деньги за наших коров, которых мы оставили дома. Каждая семья купила по корове. Дедушка велел набрать в карьерах около нового завода бумаги, там ее, чуть бракованной, были целые горы. Все из наших бараков набирали и говорили, что понадобится оклеить стены, ведь не жили в домах два года, придется отремонтировать. Но набирали и тетради, и блокноты, и даже бумажные носовые платочки — такой бумаги никто там никогда и не видел.
На хуторах хозяева угощали нас кофе с булочками и расспрашивали, почему мы уезжаем. Я всегда отвечала, не знаю, почему другие, но у меня там мама и папа в тюрьме. Они качали головами и жалели меня.
Тети заказали большие деревянные ящики, в которые мы начали складывать вещи, а на вокзал в Кауттуа пригнали для нас товарные вагоны.
Был канун Рождества, люди несли к себе в дома елки и красиво обернутые пакетики с подарками из магазинов, а мы везли свои ящики грузить в товарные вагоны. Еще раз приехал с синими погонами военный и дал нам красные плакаты и велел их приколотить к вагонам. Плакатов хватило на все вагоны, даже на те, в которых поедут наши коровы. На красных плакатах большими буквами по-русски было написано: «На нашу советскую Родину».
Было уже темно, на вокзал пришло много народу провожать нас. Пели русские песни, кто — по-русски, кто — по-фински, а когда поезд тронулся, в небо взвились ракеты. Это их пустили, наверное, финские солдаты, которые жили в утепленных вагонах на вокзале.
Утром мы приехали в город Тампере, нас поселили на несколько дней в огромном здании школы. Здесь мы ждали, пока соберется полный состав.
Целые дни мы с Лемпи ходили по городу, заходили в магазины, тратили последние финские марки, которые вытряхивали из всех карманов и кошельков, накупили всякой мелочи: зеркальца, брошечки, заколочки; у кого-то из наших нашлось несколько талончиков хлебных карточек, мы сходили в кафе, нам дали кофе с пирожным. Вечером мы ходили в большой, с множеством всяких приспособлений, физкультурный зал, туда собралось много ребят — все занимались физкультурой. Мы с Лемпи придумали такую игру: она запускала катиться по полу большой обруч, а я должна была проскочить в него.
У меня никак не получалось, обруч падал, я решила тренироваться.
Какой-то мальчишка занимался в центре зала на брусьях, я со всего разбега ударилась головой о железную штангу. Очнулась я оттого, что на меня мальчишка лил воду, потом я почувствовала, что у меня сильно болит голова, а на лбу была большая шишка. Лемпи помогла мне подняться на второй этаж в класс, где сидели все наши. Младшая тетя дала мне таблетку, а ко лбу приложила мокрую холодную тряпку и уложила спать.
Утром мы поехали на вокзал, там нам сказали, что поезд отправится в три часа ночи. Прикрыв шишку челкой, я с Лемпи опять пошла погулять в Тампере. Я просила разрешения пойти в город, но тетя сказала, что уже нет денег, тогда совсем чужой человек, который был в нашем вагоне, вынул кошелек, вытряхнул в ладонь все, что там было, и протянул мне монеты, не считая их. Мы увидели на одном здании киноафишу и решили пойти в кино. Купили билеты и вошли в фойе. Кинозал был еще закрыт, и мы сели ждать. Я сказала Лемпи:
— Интересно, в России мы поймем, про что будут говорить в фильме?
Лемпи ответила, что она совсем забыла русский и что она вообще-то его плохо знала. Рядом с нами сидела госпожа в красивой пушистой шубе и все смотрела на нас, вдруг она спросила:
— А почему вы хотите ехать в Россию?
Я ответила, как обычно на этот вопрос, а Лемпи проговорила, что она с родителями, тогда госпожа сказала:
— Вот видите, там арестовывают, а вы туда едете.
Она еще расспрашивала про моих папу и маму, потом она предложила нам остаться и говорила, что она устроит нас учиться и что мы, когда будем взрослее, поймем, что сегодня мы правильно решили. Но мы ответили, что нас ждут наши на вокзале, и они без нас не смогут поехать, и вообще наши там… Тогда она велела записать номер ее телефона и сказала, если мы надумаем, чтобы позвонили ей, она приедет разговаривать с нашими родственниками.
Фильм был смешной, там то проваливались в одежде в ванну, то откуда-то доска падала на голову, то человек поскользнулся, и к его штанам прилипло что-то совсем плохое. Мы очень смеялись и забыли про госпожу. Но когда мы шли к нашему поезду, Лемпи сказала, что она бы осталась, может быть, она действительно послала бы учиться, но она не знает, как жить без родителей и сестер. Я ей посоветовала остаться и не говорить родителям, ведь они все равно не разрешат, надо в суматохе отстать от поезда. Но она сказала: «Боюсь».
В Тампере на улицах стояли большие украшенные елки. Было Рождество. Поезд стоял, мы забрались в вагоны и улеглись спать. Я не слышала, как поезд тронулся.
Я проснулась, все стояли у маленьких окошечек за железными решетками, кто-то сказал:
— Да, такую границу не перейдешь.
Я тоже протолкнулась к окну, но уже ничего не было видно, кроме белого снежного поля и хмурого облачного неба.
Первая остановка в России была в Выборге. Здание вокзала было разрушено, было много военных, нас позвали за пайком хлеба. Мы всем составом встали в очередь. Хлеб выдавали прямо на улице из машины, потом пошли за кипятком и сели завтракать. Хлеб был черный, тяжелый и кислый. Во время завтрака к нам вошло двое военных с бумагой. Один из них прочитал что-то. Я не поняла, почему это он упомянул Калининскую область. Наверное, и другие не поняли и стали расспрашивать. Тогда он очень громко и сердито закричал:
— Домой вас не повезем — изменники Родины, вы едете в Калининскую область, в ссылку.
Тетя перевела его слова тем, кто не понял. Кто-то из женщин заплакал, а когда они вышли, мы услышали, что наши двери закрывают на замок. Дядя Антти выглянул в окно и проговорил:
— Замок, сволочи, повесили.
А дедушка сказал:
— Я же вам говорил, смеялись. Над собственной дуростью смеялись.
Все замолчали. Вечером не укладывались спать, хотелось увидеть Ленинград, но поезд, не замедляя скорости, промчался мимо огней города, мимо наших домов, а утром мы приехали на станцию Кесова гора. Ночью наступил 1945-й год. В вагоны вошли энкаведешники и велели всем выйти, никаких вещей они не разрешили взять, сказав: «Все надо проверить». Они сами выбрали, кто может присутствовать при обыске, остальных отправили в приготовленное для нас здание школы — здесь тоже были зимние каникулы.