Из глубин
Шрифт:
Капитан с гордостью объявил, что знает старого барона по торской кампании и гордится его дружбой. Торка… Место, куда отправляются за чинами и титулами те, кому лень думать, те, для кого чужая жизнь ничего не значит, те, кому претит честный труд, но кто находит удовольствие в насилии. Одним словом, наши доблестные дворяне и среди них свекор Ортанс. Я готов поклясться, что в каком-нибудь бергерском хлеву хрюкает дядюшка или тетушка будущих отпрысков некогда девицы Дюмени, а ныне госпожи баронессы. Не понимаю, как я мог отдать несколько лет жизни совершенно пустому существу?! Леворукий в сказках покупает души и платит за них властью, золотом, красотой, молодостью, я отдавал свою даром, но ее не взяли. Лазаро Фельпского утопили в соленом озере за найденные им семь доказательств невозможности Создателя, но есть и восьмое. Существуй Враг на самом деле, он бы явился мне и предложил баронство,
Я не счел нужным разочаровывать Дюваля относительно моей близости к доблестному роду Хеллевальдов, тем более что у капитана на мой счет имелись сомнения, которые он и высказал. Каким-то непостижимым образом слава Сэц-Георга достигла Лаик, и Дюваль засомневался в способностях ученика словесника, пусть и великого, преподавать землеописание и историю. Мне удалось втолковать этому обстоятельному господину, что защитивший диссертацию по словесности получает диплом магистра описательных наук, а землеописание с историей в университетском курсе занимают куда больше времени, чем в Лаик, где описательным наукам отведено девять уроков в неделю. Остальное время будущие воители и государственные мужи станут тыкать друг друга шпагами и решать задачки о сукне и деньгах в чужих карманах. И так во всем: сначала – вымазанное в крови железо, потом – золото, скотина, тряпье и лишь затем – вечное, которое нашим дворянам нужно разве что для забавы.
Мои доводы подействовали. Дюваль совершенно успокоился и принялся объяснять мне здешний распорядок, который я и так уже знал. Я слушал спокойно, пока кривой вояка не уведомил, что менторы во время занятий едят вместе с унарами, сейчас же меня будут кормить с его стола. «С его стола». Как гнусно звучит – словно я лакей или собака. У меня не будет даже постельного белья и верхнего платья, все это принадлежит Олларам. В Лаик ментор ходит в белом дублете, черных штанах, белых чулках и черных туфлях с загнутыми носами. Глупость, но глупость унизительная, хотя здесь унижает все, и более всего – пренебрежение к разуму. Что знает такой вот Дюваль о вещах, над которыми тысячелетиями бьются лучшие умы? Ему нужны похабные песни, вино и грудастые девки. Впрочем, здесь таковы все. Мне предстоит учить сыновей, племянников, бастардов таких же дювалей, к фамилиям которых цепляются словечки «барон», «виконт», «маркиз», «герцог», «принц». Благородные потомки выдающихся родов! Будущие мерзавцы, из-за спин которых торчит подлость отцов, дедов и прадедов.
Напоследок господин капитан меня осчастливил ключами от здешней библиотеки, я немедленно отправился ее обследовать и… был потрясен. Лаик – сокровищница, в сравнении с которой убоги не только университетская библиотека Сабве, но и книжное собрание Малой Академии, куда меня однажды отвел Сэц-Георг. Мозгов превозносимого уже почти Круг Франциска не хватило понять, что хранили ограбленные им монахи, и он оставил бесценные книги на попечении неспособных прочесть на гальтарике и двух слов скотов со шпагами. То, что библиотека до сих пор не раскрадена, объясняется исключительно их безграмотностью, им просто невдомек, что тот же список Софимета [3] в Паоне стоит дороже особняка и хранится в императорской сокровищнице. Но это в Гайифе, где всегда знали цену разуму и таланту.
3
Считается, что драматург Софимет родился на территории современной Гайифы.
Тот, кто сумел бы вернуть империи ее законное достояние, стал бы в одночасье богатым человеком, а вывезти из Лаик несколько книг не так уж и трудно. Разумеется, не унарам, которые приезжают налегке. Лошадь прячут в табуне, дерево – в лесу, книгу – в ящике с другими книгами. Другое дело, что обмануть ищеек, которых развел нынешний тессорий, не в пример труднее. Попытка вывезти рукопись Эразма Колиньяра, которую предпринял один из вице-академиков, запамятовал его имя, закончилась печально и для продавца, и для лишившегося своих денег покупателя. Неприятная история, но поучительная. Я чувствую себя, будто во сне, когда становишься обладателем немыслимых сокровищ, и при этом понимаешь, что это сон и, проснувшись, ты потеряешь все. Что ж, я буду спать несколько лет и при этом работать над диссертацией. Возможно, мне удастся отыскать в Лаик доселе неведомые источники, но сперва придется освежить в памяти землеописание и историю. Я горд от природы и не желаю, чтобы какой-нибудь недоросль, вышколенный нанятыми менторами, уличил меня в незнании.
22-й день месяца Осенних Ветров 390 года круга Скал
Вчера я познакомился с теми, чьим обществом мне придется довольствоваться ближайшие полгода. Они приехали одной каретой и немедленно пожелали объяснить мне то, что я по большей части уже знаю. Мы провели довольно-таки сносный вечер за домашней наливкой и, похоже, составили впечатление друг о друге. Особой радости общение с подобными людьми не приносит, но, кажется, их можно не опасаться, они для этого достаточно поглощены собой и удовлетворены своим нынешним положением.
Итак, старший магистр логических наук Йозеф Шлих. Преподает философию и логику, и судьба его в самом деле логична и наводит на философские размышления. Когда-то Шлих, по его собственным словам, подавал изрядные надежды, однако наука требует жертв, на которые сей философ оказался неспособен. В юности ему выпал случай жениться на дочке полковника, вскоре после переворота ставшего капитаном Лаик. Тесть, дорвавшись до должности, пристроил к корыту и зятя, тем самым убив в нем ученого. В борьбе разума и желудка чаще побеждает желудок, особенно если на его стороне юбка. Теперь господин Шлих – жизнерадостный толстяк с пустым розовым лицом. Он всем доволен, у него не то шестеро, не то семеро детей, и он говорит только о них и о жене, по которой уже скучает. Я попытался обсудить с ним лазаровы «Парадоксы», а он перевел разговор на свою любезную наливку.
Вместо академической мантии – менторские тряпки, вместо светлой головы – сытое брюхо, вместо радости познания – супружеские сюсюканья. Теперь я вижу, от чего меня уберегла судьба, а ведь окажись Ортанс иной, я бы мог растоптать свое призвание. Воистину, судьба Шлиха – предостережение всем, в ком горит искра любознательности и творчества. Поразительно, но он не понимает, в кого превратился, и усиленно пытался мне объяснить, сколь разумно я поступил, приехав в Лаик. Можно подумать, я это сделал по доброй воле!
Еще один старший магистр, Бенвенуто Кваретти, давно выслужил пожизненный пенсион и намеревается со временем переехать к племяннице в Рафиано. Этот тихий вежливый человек преподает математику во всех ее проявлениях, но по-настоящему занят лишь астрономией. Орден Знания, которому принадлежал Лаик, обустроил здесь неплохую обсерваторию. Дворянским недорослям она без надобности, но Кваретти ради старой башни заживо похоронил себя среди унаров.
За столом старик по большей части молчал, лишь на прощание пригласил меня на чашечку шадди. После завтрака я счел возможным зайти и не прогадал – уроженцы Рафиано плохо варить шадди просто не умеют. Я совершенно искренне выразил свое восхищение, в ответ хозяин рассеянно осведомился, откуда я, и принялся излагать свою теорию. Я не силен в математических расчетах и понял лишь то, что Кваретти нашел или полагает, что нашел, подтверждение еретической теории о том, что Аксенаи вокруг Кэртианы вращаются каким-то иным образом, нежели это сейчас предполагается. И вроде поэтому в конце Круга звёзды на небе встанут не так, а эдак. Чем дольше он объяснял, тем сильнее я убеждался в полнейшей бессмысленности всего этого, и более того, в том, что вся эта математика, что бы там ни утверждал «великий» Колиньяр, – наука купцов и караванщиков, а не мыслителей и философов.
Я искренне желаю старику дожить до Излома и лично убедиться в своей правоте, но вникать в подобные выкладки не в состоянии. Меня всегда возмущало то, как Франциск разделил науки. Математике нечего делать рядом с философией, но Оллар, как всякий дорвавшийся до власти невежда, почитал себя знатоком всего сущего и связал высочайшее достижение человеческого духа с негоциантскими премудростями.
Кроме Шлиха и Кваретти, в Лаик обитают врач, очень недурной, если исходить из знатности пациентов, и учителя фехтования, гимнастики, верховой езды и рисования, впрочем, я намерен встречаться с этими господами лишь за столом. Мускулы – превосходство быка, а не человека, однако фехтованию и гимнастике принадлежат пять восьмых отводимого на учебу времени. И что после этого ожидать от юнцов, растущих в убеждении, что нет ничего важней силы, богатства и титула?! Что до художника, то с человеком, восемь часов в неделю обучающим недорослей рисовать носы, а в остальное время малюющим триумфы всяческих величеств, мне говорить не о чем.