Из истории культуры древней Руси
Шрифт:
Отношение к варягам как к появляющимся из-за моря «находникам» выразилось и в том, что в эпоху Олега варягам платили дань «от Новгорода 300 гривен на лето, мира деля, еже и ныне дають» [111] .
Новгородский летописец не рассматривает эти ежегодные платежи как государственный налог (об этом у него речь пойдет ниже); он точно определяет, что Новгород откупается от варягов, оберегая себя от их неожиданных нападений.
Четвертым параграфом «Остромировой летописи» является пересказ южнорусских сведений об Игоре и его жене — псковитянке Ольге. Подчеркнута жадность Игоря, описано убийство Игоря древлянами, косвенно во всех злоупотреблениях обвиняется воевода Свенельд, собиравший слишком богатую дань, что вызывало зависть княжьих мужей. О княгине Ольге приводится только
111
Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах, с. 612. В своде 1093 г. последние слова («еже и ныне дають») исправлены: «Еже даваше до смерти Ярославля».
Следующий раздел посвящен княжению Святослава и составлен, вероятно, также на основе киевских источников. Рассказав о победах Святослава, о разгроме Хазарии, подчинении Северного Кавказа, победе над печенегами и о переносе столицы на берега Дуная («яко то есть середа земли моей»), автор «Остромировой летописи» переходит к описанию новгородского посольства, пришедшего к Святославу просить себе князя. Тон посольских речей гордый и независимый; не обращая внимания на громкую славу завоевателя, новгородцы, в изображении своего соотечественника, предъявляют великому князю и его сыновьям почти ультимативное требование: «Аще не пойдете к нам, то налезем князя собе». Опять тот же знакомый нам мотив: новгородцы сами распоряжаются судьбой своей земли. Они выбрали побочного сына Святослава — Владимира. Трудно сказать, насколько исторически достоверны подобные переговоры между Святославом и делегатами Новгорода, но настроение летописца этот рассказ характеризует достаточно полно. Далее следует хорошо известное красочное описание княжения Владимира.
Однако героем летописца не всегда является сам Владимир: очень часто в центре его внимания оказывается фигура эпического богатыря, родного дяди великого князя и родоначальника первой династии новгородских посадников — Добрыни. Летописец характеризует его как полководца и государственного деятеля: «бе Добрыня храбр и наряден муж». Могучая и грозная фигура мажордома нередко заслоняла собой облик молодого князя; летописный Добрыня, как и его былинный двойник, преисполнен феодальных доблестей: он наблюдателен на войне, крут с населением (мечом крестил Новгород), страшен в своей мести, когда, «исполнися ярости», приказывает племяннику обесчестить дочь побежденного врага.
Описание княжения Владимира завершается поистине эпической картиной благоденствия Руси: враги побеждены, соседи дружественны; Русь крещена, воздвигнуты храмы, построены крепости на юге, уничтожены разбойники; послушные сыновья распределены по землям; городской люд толпится на княжьем дворе у полных столов; телеги развозят для бедноты хлеб, мед и фрукты; дружина пирует на серебре и золоте; бояре думают с князем «о строе земельном и о ратех и о уставе земельном…»
И вот из этого идиллического царства, построенного не без участия Добрыни, автор «Остромировой летописи» переносит нас в княжение Ярослава. Окраска событий резко меняется. С матерью этого князя летописец уже познакомил читателя: это над ней, над заносчивой Рогнедой, юный княжич надругался на глазах ее родителей. Позор матери Ярослава Мудрого обдуманно обнародован и увековечен летописцем. Это своеобразный эпиграф к биографии Ярослава.
Первое государственное дело Ярослава (как новгородского князя), с которым нас знакомит летописец, — это нарушение им «урока», т. е. государственной повинности по отношению к главе державы, киевскому князю, и военным силам, размещенным в Новгороде. Нужно было отсылать в Киев ежегодно 2 тыс. гривен, а на одну тысячу содержать дружинников в Новгороде. Это были значительные суммы; они в десять раз превышали уплачиваемые варягам «ради мира». Но таков был установленный порядок — «тако даяху вьси кънязи новъгородьстии». Ярослав же своему родному отцу этого не давал, очевидно, удерживая эти суммы у себя. Нарушение «урока» вызвало законный гнев отца, собравшегося в поход на слишком самостоятельного сына. И новгородский летописец в этом случае не сочувствует сепаратизму Ярослава, так как из текста летописи явствует, что от нарушения «урока» страдают интересы новгородских воинов, на которых зиждилась действительная независимость Новгорода. Варяги были еще опасной силой, и Новгороду важно было противопоставить им силу своих «гридей». В этих условиях проступок Ярослава становился преступлением.
Вторым действием Ярослава было обращение к тем самым варягам, от которых откупались деньгами. «Ярослав же, послав за море, приведе варягы, бояся отьца своего».
Все это описано летописцем на фоне трагических событий в «Русской земле», где уже умер князь Владимир, где убийцы, посланные его сыном Святополком, уже совершили два убийства, устраняя братьев-соперников. Ярослав в Новгороде, не зная о смерти отца, «кормляще варяг много, бояси рати». Князь оказался слишком слабым для того, чтобы справиться с буйными наемниками, приготовленными им для войны с отцом, — «и начаша варязи насилие деяти новогородьцем и женам их». Летописец прямо обвиняет Ярослава в попустительстве варягам. Новгородские бояре с оружием в руках защитили свою честь и честь своих жен.
За этим последовало еще одно преступление Ярослава. Он, как известно, «обольстил» новгородских нарочитых мужей и, зазвав их к себе обманом, «иссече вой славных тысящу, а друзии бежаша из града». «Остромирова летопись» не без таланта пользуется приемом прямой речи и вкладывает в уста Ярослава покаянные слова, где он признается, что избиение новгородцев совершил «в безумии своем».
Немногие из феодальных историков доводили своих героев до такого самоуничижения. Новгородцы, забыв обиды, выставили войско, которое победоносно вошло в Киев, добыв своему «безумному» князю «отень стол» в 1017 г. [112]
112
Три месяца стояли на берегах Днепра близ Любеча оба враждебных войска. Летописец старательно пересказывает оскорбления, наносимые Ярославу, которого называли хромцом. О реакции князя на обидные речи летописец ничего не говорит. Когда же была затронута честь самих новгородцев (их обозвали плотниками), то они заявили о необходимости сражения. Несогласных участвовать в бою они, по словам летописца, решили сами казнить мечами («аще кто не поидеть с нами, сами потьнем»).
Водворив Ярослава в Киеве, «Остромирова летопись» как бы прощается с ним как с новгородским князем. Оказывается, он княжил в Новгороде 28 лет. Оценка его длительного княжения дана в перечисленных выше эпизодах как пункты обвинительного акта.
Переходя на киевский стол, Ярослав поставил Новгороду посадником сына Добрыни — «идя Кыеву посади Новегороде Костянтина Добрынина», — которого летописец изображает как смелого и решительного борца за интересы Новгорода, противопоставляя его Ярославу.
На втором году княжения Ярослав должен был оборонять свой киевский стол от Святополка, приведшего с собой польского короля Болеслава «с ляхы».
Ярослав предпринял большой поход навстречу врагам к русско-польской границе на Западный Буг, но об этом летописец говорит лишь мимоходом, как бы случайно. Но зато летописец не забывает упрекнуть Ярослава в плохом руководстве полками: полки еще не были приведены в боевую готовность, а воевода ярославовых войск неумеренной похвальбой и незаслуженными оскорблениями привел Болеслава в такую ярость, что тот один поскакал вброд и увлек за собой все войско; «Ярослав же не утягну исполчитися и победи Болеслав Ярослава». Тысячу верст проскакал побежденный князь с четырьмя спутниками и прибыл в Новгород.
Думаю, что в состав «Остромировой летописи» входило известие о Предславе, читаемое в Софийской 1-й летописи, сохранившей многое из новгородских известий XI в. Шахматов не включил это известие в свой свод 1050 г., так как считал его южным, киевским. Однако оно очень хорошо согласуется со всем духом «Остромировой летописи»: сначала летописец познакомил читателя с внешностью Болеслава: тучен, не может сидеть на коне, имеет «чрево толстое». Но вместе с тем он мудр и действительно смел. Оказавшись в Киеве на правах победителя, «Болеслав положи себе на ложе Предславу, дщерь Володимерову, сестру Ярославлю», а убегая из Руси, он «поволочи Предславу» [113] .
113
ПСРЛ, т. V, с. 132.