Из книги «Набрать высоту»
Шрифт:
Значит, так, когда жена и борщ становятся поперек горла, зажмуриваешься, посылаешь к черту и с головой ныряешь в работу, забывая все на свете. День и ночь работаешь, работаешь, причем с удовольствием. И так вплоть до полного отвращения. До аллергии на товарищей по работе.
Тогда зажмуриваешься, посылаешь к черту и ныряешь в другой город, в командировку. А там все новое: дома, женщины, консервы, тараканы в гостинице — кошмар какой-то! Вплоть до того, что жена сниться начинает. Значит, пора в семью. Зажмуриваешься и с головой ныряешь в дом родной, в борщ, к жене, к детям. Млеешь там день, два,
Вот так, окуная себя то в одно, то в другое попеременно, носишься между своими привязанностями, к которым привязан на всю жизнь. Улетаешь, чтобы вернуться, как бумеранг. Через отвращение идешь к радости. И все как в первый раз. Даже хуже. Потому что со временем темп возрастает. И не успев толком плюнуть на работу, рвешь в командировку, от которой тошнит уже при посадке, поэтому первым же рейсом — назад, в дом, из которого хочется бежать, едва переступил порог.
Поэтому человек так любит переезды — в пути находишься между тем, что было, и тем, что будет.
Вот почему так хорошо в поездах, самолетах, такси и на верхней палубе теплохода. Потому что между.
Адреса
Опять задерживают рейс на Батуми. Нелетная погода. В кои-то веки собрался лететь — чем нелетная? Нико ждет. Он сказал: «Приезжай, гостем будешь!» Я так давно не был гостем. Нико говорил: «Будешь пить молодое вино, есть хин… хин…» Не помню, но вкусно… наверное. Вот, адрес есть. Батуми, Тургенева, дом четыре… А квартира? Да! Нико сказал, квартира — это и есть дом.
Дом-квартира… Он сказал: «А полетим сегодня? С сестрой познакомлю». Чудной!
Что я, птица, чтобы взлетать, не думая? А голова на что?
А может, так и надо? Почему не сорвался, не бросил все? А что бросать?
Что нас держит тут, кроме земного притяжения?
Почему хорошо там, где нас нет? Может, и хорошо оттого, что нас нет? Прилетим, испортим, а пока там хорошо. Одни летят сюда, другие отсюда… Что же он говорил вкусное с мясом?.. Хинпури?.. Нет…
Загорелось! Регистрация на Владивосток. Почему не Батуми? Владивосток, Владивосток… У меня же там есть… Валентин! Вот адрес. Еще и лучше. Еще и дальше. На берегу океана. С ума сойти! Окна у Валентина выходят на океан. А куда выходит мое окно? Никуда не выходит. Хоть окно должно выходить куда-то.
Лечу! Владивосток принимает! Океан! Плыви, куда хочешь, тони, где вздумается.
Полная свобода. Да-да-да! Послать все подальше, начать с белого листа, с понедельника на берегу океана! Какой я, к черту, инженер, я в душе морской волк. Неужели там не требуются морские волки на постоянную и временную работу?
Господи, лету-то всего девять часов. Девять… А сейчас?.. Сколько? Значит, завтра к матери не зайду опять… Просила мусор вынести в декабре. Кроме меня, никто не может. Все на мне, все. Сашка позвонит насчет лекарства… У меня же никого нет в аптеке, зачем обещал? Завтра суббота. Это значит — к сестре.
Посидеть с ее ребенком. Хоть в субботу имеет она право отдохнуть? Имеет. А я?..
Неужели человек не имеет права нырнуть в океан и обратно?
О, загорелось! Посадка на рейс Москва — Париж? Вот это рейс! Париж, Па… Да у меня адрес есть.
Уес? Ол райт! Заходить, когда буду в Париже? Чтоб я был в Париже и не зашел? Не так воспитаны, Жорж! Когда прилечу? Да вот только ремонт закончу. И дела тут.
Бизнес! Бутылки накопились, надо сдать. Ну, мани-мани, франки. Но когда вернусь, первым делом к вам, а потом уже к остальным французам. Оревуар, Жорж!
Оревуар… Громко сказал. Две женщины покраснели — что-то им в буквах почудилось.
А что? Рвануть в Париж? Ведь адрес есть. На улице не останусь. Окна заклею, когда вернусь из Парижа. Жена тут не замерзнет. У нее кофта теплая, еще не старая, только на локтях протерлась. Я ей из Парижа кожаные заплатки привезу.
Ругатъся не будет. Заплачет. Каждый раз плачет, когда из Парижа к утру возвращаюсь… Нет, сегодня в Париж никак, вот окна заклею… В другой раз.
Адреса-то есть! Вот они, вот. Батуми, Владивосток, Париж, Киев, Наратай какой-то. По всему миру, по всей земле горят посадочные огни. Везде дадут переночевать, воды испить. Адреса есть, значит, могу, пусть не сегодня, завтра, послезавтра, но могу! Главное — не чувство полета, а чувство возможности чувства полета. Вот от чего захватывает дух.
Ого! Семь часов. Пора лететь домой. Что-то важное там. Раз никуда не лечу, значит, там очень важное… Если опять никуда не лечу…
Лекарство
Господи! Что за жизнь пошла! В кармане шороху рублей на пятьдесят, не больше!
Полгода назад был Рокфеллером, а сегодня у нищего в кепке накидано больше, но с ним рядом не сядешь. Все места заняты!
Жена ушла к другому и даже записки, гадина, не оставила — к кому именно! Где, спрашивается, ее искать? Только она знает, где носки чистые!
Лег на диван — за стеной сосед жену из последних сил лупит. И слова через стенку отчетливо, бегущей по мозгу строкой. Думал, мат заглушу, включил телевизор. По всем трем программам: рвануло, завалило, обрушилось, отравилось… Ну со всех сторон обложили… Сунулся в ванну забыться в воде.
Намылился, вода в душе высморкалась и ушла. В Гольфстрим, подлая, подалась, где теплее! Вытерся зажмурившись, чтоб мыло в глаза не попало — оказалось, не полотенцем, а половой тряпкой! Кто ее тут повесил? Кто?!
И тут вдобавок ко всему заболел зуб. Но как! Полез на потолок, на стены. И слышу с той стороны по стене кто-то лезет, и не один! Все! Хватит! Из любого положения есть выход! Где веревка? Та-ак. И веревки в этом доме не найти!
Остается одно. Из окна. Слава богу, этаж седьмой — не промахнешься! Перед тем как стать на подоконник, кинул в рот таблеточку анальгина. Пока дергал перекошенное за зиму окно, вдруг успокоился анальгином зуб. Ушла боль из щеки, из головы, из сердца. А ну слезай с подоконника! Если разобраться — все замечательно!