Из крови и пепла
Шрифт:
– Ничего страшного, – отмахнулась я.
– Ничего страшного? – прорычал он. – Я понимаю, почему ты хочешь помочь, и уважаю это желание. Но это риск, Поппи. Еще никто ничего не разболтал – наверное, люди чувствуют, что в долгу у тебя. Но это может измениться, и тебе нужно быть осторожнее.
– Я осторожна.
Хоть я не могла видеть его лица под капюшоном, я знала, что он смотрит на меня с недоверием. Я усмехнулась, но улыбка быстро пропала.
– Я знаю, что риск…
– И если герцог обнаружит, чем ты занимаешься, ты
У меня внутри все ухнуло.
– Да, – ответила я, играя с выбившейся из плаща ниткой.
Виктер выругался вполголоса. В любой другой ситуации я бы захихикала.
– Ты смелая, как гвардеец с Вала.
– Принимаю это как большой комплимент, – улыбнулась я. – Спасибо.
– И такая же глупая, как любой новобранец.
Уголки моих губ опустились.
– Забираю свое «спасибо» обратно.
– Мне не следовало позволять тебе этим заниматься. – Он поймал низкую ветку и отодвинул в сторону. – Ты слишком часто выдаешь себя людям, а это очень рискованно.
Пройдя под веткой, я посмотрела на него и напомнила:
– Ничего ты мне не позволял. Просто не мог помешать.
Он остановился, схватил меня за руку и развернул лицом к себе.
– Я понимаю, почему ты хочешь помогать. Ты ничего не могла поделать, когда умирали твои отец и мать.
Я дернулась.
– Это не имеет к ним никакого отношения.
– Это неправда, и ты это знаешь. Ты пытаешься восполнить то, что не могла сделать в детстве. – Он понизил голос так, что я с трудом слышала его сквозь ветер, шумящий в листве. – Но есть еще кое-что.
– И что же это?
– Мне кажется, ты хочешь, чтобы тебя поймали.
– Что? Ты правда так думаешь? – Я шагнула назад, вырываясь из его хватки. – Тебе прекрасно известно, что сделает герцог, если узнает.
– Поверь, известно. Вряд ли я забуду хоть один раз, когда мне приходилось помогать тебе возвращаться в комнату.
Его голос стал жестким, и у меня вспыхнули щеки.
Я это ненавидела.
То, что чувствую порой, когда со мной что-то делают. Мне ненавистен удушающий, непереносимый стыд.
– Ты слишком сильно рискуешь, Поппи, даже зная, что тебе придется отвечать не только перед герцогом или королевой. Иногда мне кажется, ты хочешь, чтобы тебя признали недостойной.
Меня охватило раздражение. В глубине души я знала: это оттого, что Виктер разбередил старые раны и подобрался слишком близко к скрытой правде, которую я не хотела вытаскивать наружу.
– Поймают меня или нет, разве боги уже не знают, что я делаю? Если от них ничего не скроешь, то о каком лишнем риске может идти речь?
– Тебе вообще незачем рисковать.
– Тогда зачем ты обучал меня последние пять лет или около того? – требовательно спросила я.
– Потому что знаю, зачем тебе нужно чувствовать, что ты можешь себя защитить, – бросил он в ответ. – После того, что ты перенесла, с чем тебе приходится жить, я могу понять, что тебе необходимо уметь самой постоять за себя. Но если бы я знал, что ты будешь ввязываться в ситуации, где есть риск выдать себя, я бы не стал тебя обучать.
– Ну, теперь слишком поздно, чтобы передумать.
– Вот именно, – вздохнул он. – И чтобы избежать того, о чем я только сказал.
– Чего избежать? – я прикинулась, что не понимаю.
– Ты знаешь, о чем я.
Качая головой, я отвернулась и пошла дальше.
– Я помогаю людям не потому, что хочу, чтобы боги сочли меня недостойной. Я помогла Агнес не потому, что хотела, чтобы она рассказала кому-нибудь и правда обо мне вышла наружу. Я помогаю потому, что нельзя еще больше усугублять трагедию и заставлять людей смотреть, как их близких сжигают.
Я перешагнула упавшую ветку. Головная боль усиливалась. Однако она не имела никакого отношения к моему дару – ее вызвал этот разговор.
– Прости, что опровергла твою теорию, но я не мазохистка.
– Нет, – сказал он за моей спиной. – Не мазохистка. Ты просто боишься.
Я резко обернулась к нему.
– Боюсь?
– Твоего Вознесения. Да. Ты боишься. В этом не стыдно признаться. – Он прошел вперед и замер передо мной. – По крайней мере, мне.
Но другим, моим опекунам или жрецам, я бы никогда не призналась. Они сочли бы страх святотатством, как будто единственная причина бояться – это что я жду чего-то ужасного, а не потому что просто понятия не имею, что со мной произойдет при Вознесении.
Буду ли я жить.
Или умру.
Я закрыла глаза.
– Я понимаю, – повторил Виктер. – Ты не представляешь, что случится. Я понимаю, да, но… Поппи, независимо от того, рискуешь ты умышлено или нет, боишься или нет, результат не изменить. Своими действиями ты только навлечешь гнев герцога. И всё.
Я открыла глаза, но ничего не увидела в темноте.
– Неважно, что ты делаешь, тебя все равно не признают недостойной. Ты вознесешься.
Большую часть ночи я не спала из-за слов Виктера и в итоге пропустила обычную утреннюю тренировку в одной из старых комнат в заброшенной части замка. Виктер так и не постучал в старую дверь для слуг, что неудивительно.
Не знаю, чем еще это может быть, как не доказательством того, насколько хорошо он изучил меня.
Я на него не сердилась. Если честно, я могла раздражаться на него чуть ли не через день, но никогда не сердилась. Не думаю, что он решил, будто я сержусь. Просто прошлой ночью он… задел за живое и понимал это.
Я боялась Вознесения. Я это знала. И Виктер знал. А кто бы не боялся? Хотя Тони считает, что я вернусь Вознесшейся, никакой уверенности в этом нет. С Йеном было не так, как со мной. Когда мы жили в столице и росли здесь, его не связывали никакие правила. Он вознесся, потому что он брат Девы, Избранной, и потому что королева просила об исключении.