Из любви к искусству
Шрифт:
– Ты мне брат, – с почти комичной серьезностью сказал он, – поэтому добазаримся так: ты этого не говорил, я этого не слышал. Богатыми-то мы с этой хреновиной, может, и станем, но ненадолго. Потратить богатство мы с тобой точно не успеем. Петрович нас из-под земли достанет, у него ручищи – ого-го!
Борис вздохнул. Мечта о неожиданно свалившемся с неба богатстве уже успела отравить его мозг своими ядовитыми миазмами, но не настолько, чтобы он не понимал, что Самсон прав. Петрович отыщет их рано или поздно, и тогда дело не ограничится угрозами. Умереть легко и быстро тоже, пожалуй, не удастся. Он тяжело вздохнул и вынул из пачки сигарету.
– Звони, – сказал он, прикуривая.
Услышав щелчок зажигалки, Перельман вздрогнул всем телом. Борис убрал зажигалку в карман, покосился на пленника и брезгливо поморщился. Он понятия не имел, как повел бы себя на месте этого очкарика, возомнившего себя крутым грабителем, но вид сломленного, раздавленного животным страхом даже не смерти, а просто физической боли человека вызывал у него отвращение, как будто на столе был распластан огромный отвратительный слизняк.
Самсон тоже закурил и набрал номер Мамонтова. Вслушиваясь в длинные гудки, он посмотрел на часы и вздохнул: был почти час ночи. Петрович, конечно, не спит, ждет звонка, но вот им с Борисом выспаться не помешало бы. Все эти шпионские страсти буквально осточертели Самсону, тем более что слежка за Белкиной поглощала практически все его время. Журналистка жила в свое удовольствие, с утра до ночи носясь по городу или, наоборот, до полудня не вылезая из постели, а они с Борисом вынуждены были повсюду таскаться за ней, как будто у них не нашлось бы дел поинтереснее…
Когда Петрович ответил на звонок, Самсон подробно и обстоятельно изложил ему все, что узнал у Перельмана. Мамонтов, который, в отличие от своих бойцов, был в курсе некоторых новостей культуры и, в частности, видел телевизионный репортаж о басмановском чайнике, сразу оценил ситуацию и все возникающие в связи с нею перспективы – как приятные, так и не очень. Поверить в то, что школьный учитель нашел и похитил драгоценный сервиз, которому, учитывая его происхождение и историю, теперь буквально не было цены, было тяжело, а не поверить – глупо. Вдруг сервиз все-таки именно тот? Бывают же на свете чудеса… Если сервиз окажется подделкой, от него будет очень легко избавиться, просто утопив в какой-нибудь реке, но, если из-за обыкновенной недоверчивости настоящее сокровище ускользнет на сторону и достанется кому-то другому, это будет настоящим ударом. Петрович представил себе, как однажды утром разворачивает газету и читает набранный крупным шрифтом заголовок: «Сервиз работы Фаберже обретает вторую жизнь» или еще какую-нибудь глупость в этом же роде, и у него на лбу моментально выступила обильная испарина. На такую ошибку он просто не имел права, тем более что сейчас как никогда нуждался в живых деньгах.
– Посуда там? – спросил он, хотя и без того понимал, что, не подержав сервиз в руках, Самсон вряд ли решился бы рассказывать ему такие не правдоподобные байки.
– Тут, – сказал Самсон. – Упакована в сумку, с какими челноки по базарам мотаются. Умора, Петрович! Этот лох ее в стенном шкафу держал, прямо у себя в прихожей. Даже ехать никуда не надо.
– Угу, – сказал Петрович. – Тогда все очень просто. Берите сумку и прямо ко мне. Да не вздумайте потерять ее по дороге! Узнаю, что схитрили, – пеняйте на себя.
– Как можно! – возмутился Самсон. – Да чтобы мы…
– Не ври, я этого не люблю, – оборвал его Мамонтов. – Если вы об этом не думали, значит, вместо голов у вас мясницкие колоды. А если подумали и решили не делать глупостей, значит, мозги у вас работают как надо, и я вами доволен. Только врать мне не надо, я по голосу слышу, когда врут.
– Ясно, Петрович, – смиренно сказал Самсон. – А с этим что?
– Это с лохом вашим, что ли? Мне он не нужен. Делайте что хотите, только чтобы я о нем больше не слышал. Мне не нужны проблемы, а от него, по-моему, проблем будет выше крыши. Он же дурак, его завтра прямо с утра повяжут и расколют на первом же допросе… Улавливаешь?
– Улавливаю, – вздохнул Самсон. В свое время он отсидел шесть лет за то, что изувечил своего приятеля, подравшись с ним по пьяному делу, и теперь считал себя бывалым человеком. Но убивать людей ему еще не приходилось, и, когда дошло до дела, он почувствовал себя крайне неуютно.
Он выключил телефон, убрал его в карман и посмотрел на Бориса. Перельман тихо всхлипывал, упираясь мордой в стол, и Самсон, пользуясь тем, что пленник его не видит, указал на него глазами и сделал красноречивый жест – чиркнул себя по кадыку отставленным в сторону большим пальцем.
У Бориса округлились глаза: к такому повороту он тоже не был готов. Самсон снова вздохнул и оторвал от катушки новый кусок клейкой ленты. Услышав знакомый звук, Перельман снова вздрогнул и поднял голову. Самсон воспользовался этим и ловко заклеил ему рот. Теперь, когда беспомощная жертва лишилась возможности кричать, можно было поговорить.
– Петрович велел его убрать, – сказал Самсон.
– Блин, – пробормотал Борис.
– А ты чего хотел? – с насмешкой спросил Самсон, очень довольный тем, что подельник трусит даже больше, чем он сам. – После такой милой беседы отпускать его нам не резон. Да заткнись ты, петушина, не мешай разговаривать! – прикрикнул он на Перельмана, который извивался и мычал на столе.
– Н-не знаю, – неуверенно промямлил Борис. – Ну, если надо, кончай его.., как-нибудь.
– И откуда ты такой умный? – удивился Самсон. – Кончать, да? А ты в сторонке постоишь, посмотришь… Или, может быть, вообще домой пойдешь, чтоб не мараться? Короче, братан, бери его за патлы и держи покрепче, чтоб башкой не дергал. Щас мы его, муфлона, сделаем без шума и пыли…
Позеленевший Борис навалился на Перельмана, схватил его одной рукой за волосы, а другой за подбородок и задрал его голову как можно выше. Самсон оторвал еще один кусок пластыря, но посмотрел на Перельмана и отложил пластырь в сторону. Пошарив глазами по сторонам, он подобрал валявшиеся на полу трусы Михаила Александровича и тщательно, сильно нажимая, вытер ему мокрые щеки и нос.
– Пластырь не возьмется, – объяснил он Борису и тут же одним быстрым движением залепил Перельману ноздри.
Перельман забился, как выброшенная на берег рыба.
– Держи, сука! – зарычал Самсон на приятеля, увидев, что тот ослабил хватку. – Дело надо делать до конца, а то потом опять начинать придется. Держи крепче!
Он налепил на ноздри Перельмана еще три или четыре полосы клейкой ленты, прежде чем остался доволен результатами своей работы. К этому времени лицо пленника приобрело фантастический багровый оттенок, глаза выкатились из орбит, а бился он так, что казалось, еще немного – и не выдержат либо веревки, либо стол.
– Оставь его, – сказал Самсон. – Аида на кухню, перекурим. Потом вернемся и оформим все как положено.
Для верности они выкурили по две сигареты подряд, хотя обоим хотелось поскорее покончить со своим неаппетитным делом. Лицо Бориса все еще сохраняло неприятный зеленоватый оттенок, да и Самсон выглядел немногим лучше. Доносившиеся из гостиной мычание и глухая возня скоро стихли, но приятели еще долго не решались войти в комнату, чтобы убедиться в том, что дело сделано.
– Пошли, – сказал наконец Борис. – Надо кончать и сваливать отсюда на хрен, пока я с ним рядышком не лег.