Из моей копилки
Шрифт:
«Все у нас отцы: бог – отец, царь-батюшка – отец, тебя мы тоже называем – отец Пахомий, родителя своего тоже отцом кличем. Когда же мы-то отцами будем?» – «Посчастливит, бог даст, и вы будете отцами. Жены небось поджидают, невесты – тоже».
– «А сколько, батюшка, молодых людей погибло, не стали отцами… Их жаль… А еще больше жаль тех детей, которые от них могли бы быть, да не родились, свету не увидели, ибо их „отцы“ во цвете своих лет в братских могилах лежат. Не успели ни жениться, ни деток натворить…» – «Война есть война», – увильнет поп от разговора и начинает плести, как прожектором ночью нащупали в облаках не цеппелин, не ероплан, а августовскую божью мать. А это, мы знаем, было сделано для дураков, но по-научному,
Иногда и крепко поспорим. Особенно на отдыхе да в бане. Там все равны. Голые – без погонов и аксельбантов. Поп с нами всегда в баню ходил для порядка. Шум, гам, прибаутки и такие слова хлесткие в поповы уши. Беда! Он моется, полощется, волосы закинет сзади наперед, ничего перед собой не видит. Мы ему шайку с грязной водой подставим:
– Вот тебе, батюшка, за твои длинные проповеди, скребись, мойся и греха не бойся…
Однажды он мне услужил. Глядит на мои сапоги, а они не текут, не промокают, только щепки попадают.
– Паничев, почему у тебя сапоги хуже всех?
– Бог увидит – хорошие даст.
Понравился ему мой ответ. На другой день каптеру было приказано заменить мне сапоги. Бог увидел…
Доходы у Пахомия в полку не ахти какие. С кого взять, за что? Офицерье знает ему цену и смотрит на попа с ухмылочкой: залетела, дескать, ворона, да не в свою стаю. Солдат тоже не дурак, притом безденежный. Нашел наш Пахомий приработок. Отведет, бывало, солдата в сторонку, вынет из-за пазухи ерусалимские листочки за три рубля, за пятерку:
– Кто знает, солдатик милый, сразит пуля тебя немецкая. На-ко вот, запишись на поминовение на листочке. Коль убьют, то похоронная команда перешлет это в Ерусалим…
И мне подсовывал, и меня уговаривал, а я, развеся уши, слушал смиренно, как святой:
– Бери, Паничев, за пять рублей. На вечное поминовение при гробе господнем во священном граде Ерусалиме и на самой горе Голгофе, где Христа пригвоздили. И за обедней, и на проскомидии, и на вечерне помянут раба божия Алексея. Пошлем по почте через Батум либо Одессу архимандриту Иосифу…
– А ты, батюшка, агентом от гроба господня? Проценты получаешь, как те, что зингеровские швейные машины продают? Мне не по карману. Да и грехов у меня нет и не бывало. Ты сам много раз говаривал, что солдат – воин Христов, душе, павшего в бою, место уготовано в раю. Так на кой мне хрен эта прокламация? Иди к интендантам, им продавай, хоть по сто рублей за билет. Те все воры, им без этой бумажки рая не видать…
Поп злится, прячет ерусалимские грамотки в глубокий карман подрясника, поворачивается ко мне задом и уходит, сам с собой разговор ведет: «Неграмотный, ни аза в глаза не знает, а смутьянов наслушался и нос воротит…»
Что это я о попе завел разговор? Самая не интересная, пустая личность. Кликнет, бывало: «На молитву! Шапки долой!..»
А знало бы наше начальство, сколько под шапками голов, в коих от бога никакого следа не осталось… Вечерни, обедни, всякие бредни уши нам прожужжали. Плохая у попа должность. Не хороша и наша обязанность – слушать, чего не хочется.
Зато шутники-балагуры, увеселители наших черствых сердец, те всегда в почете. Сейчас приведу два-три примерчика. Слушайте, если не устали: у меня язык без костей. Что давно было, да не примелькалось – все хорошо помню. Свежая память, сегодняшняя, никуда не годится. Забываю, как мою Анюту звать. Онамедни лежим на постели, руку на нее накинул, говорю спросонья:
– Дунюшка, милая Евдоха, Авдотьюшка…
Она как развернется – да всей пятерней по лицу: «Какая я тебе Авдотья? Перепутал, блудник несчастный…» Что поделаешь? Вспомнил во сне чужую Авдотью, а рядом своя Анюта. Вам смешно, а у меня от ее когтей царапины и посейчас…
Да, о балагурах: служил в нашей роте рядовой из обыкновенных зимогоров, ни кола, ни двора; нищим был, пастухом, бурлаком, лесорубом и землекопом. Грамоту одолел, книжки-газетки
– «Слушайте новость, – водит глазами по листу, читает как по-писаному: – Славный разведчик, георгиевский кавалер ефрейтор Иван Безлошадников с группой подчиненных ему солдат при выходе на двухдневный отдых в тыл обнаружил в кустах необыкновенную голову, принадлежавшую неизвестному чину. Приметы головы таковы: (Тут наш балагур Тараканов начинает обрисовывать голову точь-в-точь, как у командира полка): лоб широкий, невысокий, брови черные, густые, глаза мутные, пустые. Нос глыбой, волосы дыбом, ноздри сморчком, усы торчком, распухшие губы и золотые зубы. При вскрытии черепичной коробки оказались в голове пробки. А где должны быть мозги – там не видно ни зги. В порожнем месте около затылка – разбитая бутылка и, неизвестно, с какого года, предметы женского обихода: разные тряпки, перья от шляпки, резинки, подвязки, ломаный браслет – и чего только нет! Врачебная комиссия голову в спирт замочила, обследовала и заключила: владелец головы, имея высокое звание, не подходил к окопам на большое расстояние. И еще комиссия уверена, что голова потеряна из-за пьянства, блудодейства и прочего злодейства. Туловище не найдено: видимо, по возможности находится в прежней высокой должности, но не на должной высоте…»
Все слушали Тараканова-говоруна. Некоторые смеялись, а другие с опаской переглядывались: нет ли кого с длинными языками, не доложили бы ротному, а там далее. И тогда плохо отрыгнется нашему балагуру Тараканчику…
Я тоже бухтинки-вранинки иногда отмачивал, но такие, чтобы за меня не зацепились. С неграмотного солдата что возьмешь?.. Но попробуй вытяни не в ту сторону язык – и поминай, как звали. Так мы больше занимались промеж собой россказнями о своих родных местах, где какая рыба в реках водится, какие птицы, звери, как свадьбы справляют и прочие обычаи.
Однажды с Далекого Востока, где люди в кандалах рудники копают, солдат Кучерявенко, ужасный говорун-сказочник, похвастал:
– У нас в тайгах тигры, удавы – сколько угодно. Спасения от них нет…
Надо же его перехвастать. Мне про волков и медведей рассказывать неинтересно, где их нет? Во всех губерниях полным-полно. А вот, говорю, у нас какое чудо: в Вологде из цирка сбежали ночью два крокодила, муж и жена. С берега в реку, по реке доплыли до Кубенского озера. Там питание хорошее, рыбы много, и определились крокодил и крокодилиха на постоянное житье. Стали плодиться. И знаете, у крокодилихи каждая икринка с воронье яйцо. А икры полное брюхо. Что ни год, то в нашем славном Кубеиском озере тысяча новых крокодилят. Станешь сеть закидывать – всю, дьяволы, порвут. Купаться опасно: руки, ноги и всякие конечности напрочь откусывают. Забредут коровы в озеро купаться, а крокодилы тут как тут и начнут у коров молоко высасывать, а те, дуры, стоят по брюхо в воде и думают – так и надо. Кроме шуток, за лето пятнадцать телушек проглотили и двух жеребят. Что делать? Незнаем, чем и как с крокодилами бороться. Наконец догадались: зимой этой породе тошно. Лед им дыху не дает. Дрорубим проруби и стоим на льду с топорами и рогатинами (пуля их не берет), как только высунутся подышать, мы их и кокаем по башкам. Перебили, да не всех, война помешала. Стало некому бить. Бабам это занятие не под силу. Со страху бегут. Пробовали крокодилье мясо – невкусное. Даже собаки не едят. А вот кожа что надо! Все наши девки моду завели: башмаки-полусапожки, сумочки-редикюлечки – нее из крокодиловой кожи… Ну, кто поглупей, тот верит, кто поумней, тоже не перебивает. Мели, Емеля, твоя неделя!..