Из общественной и литературной жизни Запада
Шрифт:
Применение каждой из этих мер зависит не от федерального правительства, а от местных властей. И вот что из этого вышло. Поезд, положим, отправлялся к Атлантическому океану, к Тихому океану. Проезжали по штатам тут либеральным, там налагавшим запрещения. В либеральных штатах пробки взлетали сами собой, в остальных шкаф с напитками был опечатан властями. Но у гарсонов карманы были битком набиты медицинскими рецептами и пили, в виде лекарства (это не значит в умеренных дозах) то, что законом штата воспрещалось как яд.
Повышение пошлины на торговые патенты привело совсем к другим результатам. Когда пришлось за право открытой торговли платить по 200, 400, 800 и даже 2000 рублей, то многие закрыли свою лавочку. С уменьшением «салонов» – точнее, притонов – уменьшилось и число пьющих. И все остались в выигрыше: продавцы, клиенты, государство и нравственность.
Система, какую хотят ввести
Герберт Спенсер сказал, что законы не давали никогда тех результатов, каких от них ожидали, и наоборот, приводили к тому, чего от них никак не ожидали. Какие же могут быть неожиданные результаты этого права veto? Кажется, один из таких результатов имеется в наличности уже и в настоящее время: профессия избирателя округа, по крайней мере, на некоторое время, будет очень выгодной. Кабатчики, практикующие или надеющиеся ими сделаться, постараются сойтись с этими церберами, вливая в них целые бочки. Мало помалу, быть может, в конце концов veto достигнет уменьшения пьянства, но очень вероятно, что перспектива этого самого veto только усилит его.
Уже давно ни одно из «causes c'el'ebr'es» не волновало так берлинских бюргеров и ученых, как второй брак Роберта Боха, знаменитого ученого бактериолога, главы науки о микробах. Дело в том, что «тайный советник», профессор доктор Кох развелся с своей женой, с которой жил в долголетнем браке, и женился вторично на юной актрисе. Об этом романе ученого Ромео, завершившимся самым заурядным бравом, ходили слухи в печати еще прошлой зимой. Слухи эти проникли в печать не из Берлина, а с итальянской Ривьеры и сообщались не в немецких газетах, а в парижских бульварных органах. «Echo de Paris», «Oil Blas» и «Gaulois» напечатали тогда заметки в таком виде: «г. Роберт Кох, отец бацилл, нашел своеобразный способ утешиться в своем горе, которое он должен был испытать, когда дело об его туберкулине приняло несчастный оборот. Недавно он похитил танцовщицу из главного берлинского театра и теперь на солнечном берегу Средиземного моря наслаждается прелестями медового месяца». В Германии никто тогда не поверил этой басне. Ни один из немецких корреспондентов в Париже не решился сообщить это известие своей газете даже с подобающей оговоркой. Только в начале нынешней весны стало известно и в Германии, что парижская «басня» вполне основательна. Единственная неточность в ней заключалась в том, что молодая дама, о которой идет речь, и которая теперь стала «тайной советницей Кох», была не танцовщицей, но актрисой, игравшей в «Berliner Theater» Барная.
Имя её Гедвига Фернбрюк. В кратковременный период своей театральной карьеры она не пожинала лавров. Она выступила в театре Барная, как «новенькая», и единственное, что в ней нравилось, это её свежая юность и красивые, огненно-рыжие волосы. её шевелюра напоминала русалку или Цирцею, как ее представляют себе парижские франты. Во всем прочем она считалась «beaut'e du diable»: большие голубые глаза, смеющийся, чувственный рот и сильно вздернутый нос. По носу ее можно бы принять даже за монгольскую красавицу. Рост её почти средний, стройность всей фигуры как у девушки, только что достигшей первой зрелости.
Самоуверенность осанки её, впрочем, не соответствовала её таланту. Она исполняла роли наивных девиц. Вскоре, однако, её имя исчезло из театральных афиш, и никто не скорбел о сем. Это было, по немецким справкам, в 1891 г. И только теперь объяснилось такое быстрое прекращение этой артистической карьеры. Юная дама перешла от ролей наивниц в роли любовниц и досталась такому Ромео, какой крайне редко может встретиться даже в богатой чудесами истории человеческого сердца и еще реже в истории строгой науки.
Разведенной первой жене Коха, по приговору суда, придется получать четверть его доходов. Новой «тайной советнице» Кох вместе с остальными 3/4 достаются и пасынки, почти таких лет, что они могли бы сделаться её родителями.
4
Журналистика ведет во всему. – Баронеты и рыцари пера в Англии. – Журналист Брюнетьер – член французской академии. – Его система критики. – Закон эволюции в применении в французской критике. – Реакция против научной критики. – Различное понимание критики. – Миссия критики
Вильмесан, основатель «Figaro», сказал некогда, что «журналистика ведет ко всему, лишь бы уйти из нее». Теперь это подтверждается теми почестями и отличиями, какими официально жалуются журналисты в Европе. В Англии, напр., журналистика ведет в очень многому, уходишь ли из неё или остаешься в её рядах. В нынешнем Гладстоновском кабинете есть такой член, который прямо из-за письменного стола журналиста попал в министры. Это статс-секретарь по ирландским делам Джон Морлей. Из тех же, которые не пожелали бросить журналистику, многие в Англии повышены на поприще общественных рангов. Еще на днях, по случаю тезоименитства королевы, несколько журналистов сделаны баронетами и рыцарями (knights). Титул баронета наследственный. Поэтому он пригоден только людям более состоятельным. Не обладающие достатком получают титул рыцарей, который не переходит в потомство, хотя он древнейший из всех английских дворянских титулов, ибо сан Альфред Великий возводил своего сына в рыцари, как и теперь это делается: королева фактически ударяет мечем жалуемого ею достоинством рыцаря. Но в обыденном употреблении между баронетами и рыцарями нет различия: те и другие одинаково именуются «пэрами», а жены их «леди».
Во Франции журналисты допускаются даже к «бессмертию», т. е. попадают в члены французской академии, что считается там наивысшим литературным отличием. Недавно такой чести удостоился журналист Брюнетьер – критик «Reme des deux mondes». Этот 44-летний критик успел уже выработать свою систему анализирования литературных произведений, которая состоит в применении Спенсеровой теории эволюции в истории литературы, о чем дает полное понятие его собрание лекций в «'Ecole normale» в сборнике под заглавием «L''evolution des genres litt'eraires». Правда, критика есть скорее искусство, чем какая-либо особая наука. Всякая наука берется предсказывать. Астроном, напр., умеет наперед рассчитать, какие перемены должны произойти в светилах небесных, а критик не может извлечь из состояния прошлого и настоящего литературы ни малейших догадок насчет будущих перемен вкуса. Но, с другой стороны, историк искусства устанавливает общий закон эволюции, который можно проследить, положим, в истории музыки от народной песни до Вагнеровской оперы, или в истории романа, от восточного баснословия до крайнего разнообразия современных романов, иногда так верно отражающих многосторонние горизонты жизни.
Тем легче наблюдаешь эти последовательные превращения, когда изучаешь каждый в отдельности род литературы и прослеживаешь его особое развитие. Брюнетьер не только наметил себе метод, но и показал его применение в своих публичных беседах об «Эволюции французского театра», в своих чтениях об «Эволюции лирической поэзии в XIX веке». Ряд статей его на эту тему напечатан в последних №№ «Revue bleue». Этот метод требует сравнительного изучения литератур.
История французской критики показывает, что и к ней приложим тот же закон эволюции. У Монтэня и Байля критика остается еще неопределенной, кидающейся в эрудицию, биографии писателей и в анекдотичность. Ла-Гарп судит о всем по классическим теориям об абсолютно прекрасном. Поле французской критики расширяется лишь от знакомства с иностранными литературами – у г-жи де-Сталь, Шатобриана, Бильмана. Сент-Бёв заимствует приемы своей критики из естествознания, воссоздает личности в мельчайших подробностях, определяет отношения между индивидуальностью творчества, произведением автора и окружающими его обстоятельствами. По Тану, все это заменилось «средой», а история литературы представляется одним из самых важных документов для познания психологии народа.