Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Шрифт:
Besseda - la Conversation (фр.) - «Беседа» [«Русская Беседа»] орган адептов русского славизма, то есть партии, которая выступает против проникновения опыта западной цивилизации и желает, чтобы Россия ничего не заимствовала за границей и развивалась бы в соответствии со своим собственным национальным началом; это - издание непритязательного вкуса, публикующее, однако, примечательные статьи, особенно по вопросу текущего момента - об освобождении крепостных. Главный редактор - месье Кушелев [Издатели и главные редакторы - А. И. Кошелев и М. И. Филиппов].
Semledelcheskaia Gaseta - «Земледельческая газета», специальное издание землевладельцев для статей, посвященных освобождению крестьян. Тенденции либеральные.
О других изданиях скажем то, что сказал Август о друзьях Цинны [139] из рода Корнелиев, после чего был назван Максимом, и, подражая его примеру, проявим осторожность.
Панаев и Некрасов - сердечные друзья, братья по литературным и политическим взглядам - поселились и живут вместе: зимой в Санкт-Петербурге, летом в каком-нибудь дачном доме за городом. В этом году они устроили свое гнездо между Петергофом и Ораниенбаумом, чуть ниже холма, увенчанного постройками немецкой колонии.
139
Цинна (?-84 годы до н. э.) - римский консул в 87-86 годах, изгнан сенатом из Рима, взял Рим с армией под командованием Гая Мария, убит при усмирении солдатского восстания.
Наши
Вам знакома странная особенность первого взгляда, с которым в сердце запечатлевается симпатия или антипатия к человеку. Мы выдержали испытание, Панаев и я, первые из этих двух ощущений и обнялись как старинные друзья, и нерасторжимое объятие доказало, что мы на деле стали друзьями. Потом подошла мадам Панаева [140] ; я поцеловал ей руку, и, по чудесному русскому обычаю, она вернула мне поцелуй, коснувшись губами лба. Мадам Панаева - женщина 30-32 лет, броской красоты; автор многих романов и новелл, которые она опубликовала под псевдонимом Станицкий.
140
Панаева (Головачева) Авдотья Яковлевна (1819-1889) - под псевдонимом Н. Н. Станицкий вместе с Н. А. Некрасовым написала романы «Три страны света» и «Мертвое озеро». Автор романа «Семейство Тальниковых», ряда повестей и рассказов, известной книги «Воспоминания».
Некрасов, обнаруживая менее демонстративный нрав, удовольствовался тем, что поднялся, поклонился и протянул мне руку, поручив Панаеву извиниться передо мной, что не говорит по-французски в результате своего небрежного воспитания.
Других мне просто представили.
Я много слышал о Некрасове, и не только как о большом поэте, а еще как о поэте, гений которого отвечает сегодняшним запросам. Я внимательно приглядывался к нему. Это человек 38-40 лет с болезненным и глубоко печальным лицом, мизантропическим и насмешливым складом ума. Страстный охотник, потому-то охота для него, полагаю, - повод для уединения; и, после Панаева и Григоровича, больше всего он любит ружье и своих собак. Его последняя книга стихов, отнесенная цензурой к не подлежащим переизданию, очень поднялась в цене. Я купил ее накануне, один экземпляр, за 16 рублей (64 франка), и за ночь, по подстрочнику Григоровича, сделал перевод двух стихотворений. Этого вполне достаточно, чтобы получить представление о едком и грустном гении их автора. Мне нет надобности напоминать, что всякий оригинал теряет 100 из 100 процентов при переводе на другой язык. Вот первое из них; оно в высшей степени русское, и, может быть, как раз поэтому во Франции не смогут его оценить по достоинству.
ЗАБЫТАЯ ДЕРЕВНЯ 1 У бурмистра Власа бабушка Ненила Починить избенку лесу попросила. Отвечал: нет лесу, и не жди – не будет! «Вот приедет барин – барин нас рассудит, Барин сам увидит, что плоха избушка, И велит дать лесу», – думает старушка. 2 Кто-то по соседству, лихоимец жадный, У крестьян землицы косячок изрядный Оттягал, отрезал плутовским манером. «Вот приедет барин: будет землемерам! – Думают крестьяне. – Скажет барин слово – И землицу нашу отдадут нам снова». 3 Полюбил Наташу хлебопашец вольный, Да перечит девке немец сердобольный, Главный управитель. «Погодим, Игната, Вот приедет барин!» – говорит Наташа. Малые, большие – дело чуть за спором – «Вот приедет барин!» – повторяют хором… 4 Умерла Ненила; на чужой землице У соседа-плута – урожай сторицей; Прежние парнишки ходят бородаты; Хлебопашец вольный угодил в солдаты, И сама Наташа свадьбой уж не бредит… Барина всё нету… барин всё не едет! 5 Наконец однажды середи дороги Шестернею цугом показались дроги; На дрогах высоких гроб стоит дубовый, А в гробу-то барин; а за гробом – новый. Старого отпели, новый слезы вытер, Сел в свою карету – и уехал в Питер.Вот второе стихотворение этого же автора. Более чем печальное, оно душераздирающее. Озаглавлено: «Моя бедная подруга» [141] . Из недр общества никогда не исходил более надрывный крик.
Еду ли ночью по улице темной, Бури заслушаюсь в пасмурный день — Друг беззащитный, больной и бездомный, Вдруг предо мной промелькнет твоя тень! Сердце сожмется мучительной думой. С детства судьба невзлюбила тебя: Беден и зол был отец твой угрюмый, Замуж пошла ты — другого любя. Муж тебе выпал недобрый на долю: С бешеным нравом, с тяжелой рукой; Не покорилась — ушла ты на волю, Да не на радость сошлась и со мной… Помнишь ли день, как, больной и голодный, Я унывал, выбивался из сил? В комнате нашей, пустой и холодной, Пар от дыханья волнами ходил. Помнишь ли труб заунывные звуки, Брызги дождя, полусвет, полутьму? Плакал твой сын, и холодные руки, Ты согревала дыханьем ему. Он не смолкал — и пронзительно звонок Был его крик… Становилось темней; Вдоволь поплакал и умер ребенок… Бедная, слез безрассудных не лей! С горя да с голоду завтра мы оба Так же глубоко и сладко заснем; Купит хозяин, с проклятьем, три гроба — Вместе свезут и положат рядком… В разных углах мы сидели угрюмо. Помню, была ты бледна и слаба, Зрела в тебе сокровенная дума, В сердце твоем совершалась борьба. Я задремал. Ты ушла молчаливо, Принарядившись, как будто к венцу, И через час принесла торопливо Гробик ребенку и ужин отцу. Голод мучительный мы утолили, В комнате темной зажгли огонек, Сына одели и в гроб положили… Случай нас выручил? Бог ли помог? Ты не спешила печальным признаньем, Я ничего не спросил, Только мы оба глядели с рыданьем, Только угрюм и озлоблен я был… Где ты теперь? С нищетой горемычной Злая тебя сокрушила борьба? Или пошла ты дорогой обычной И роковая свершится судьба? Кто ж защитит тебя? Все без изъятья Именем страшным тебе назовут, Только во мне шевельнутся проклятья — И бесполезно замрут!..141
Стихотворение Некрасова «Еду ли ночью по улице темной…» издавалось без названия.
Двух этих стихотворений достаточно, как видим, чтобы дать представление о гении Некрасова.
Есть третье, что приведем только для того, чтобы рассеять заблуждение или, скорее, вытравить клевету, которая, не желаем знать, каким образом, пролилась в России на одного из наших соотечественников. Пора разоблачить эту ложь. Речь идет о княгине Воронцовой-Дашковой и ее преждевременном конце.
По слухам, что ходят в России, графиня Воронцова-Дашкова вышла замуж во Франции за некого авантюриста, и будто бы тот промотал ее богатство и отправил ее умирать в больницу. Этот грустный рассказ стал поводом к тому, чтобы из-под пера Некрасова вышла новелла Amertume - «Горечь»; это название лучшим образом соответствует стихам мрачного поэта:
КНЯГИНЯ Дом — дворец роскошный, длинный, двухэтажный. С садом и с решеткой; муж — сановник важный. Красота, богатство, знатность и свобода — Все ей даровали случай и природа. Только показалась — и над светским миром Солнцем засияла, вознеслась кумиром! Воин, царедворец, дипломат, посланник — Красоты волшебной раболепный данник; Свет ей рукоплещет, свет ей подражает. Властвует княгиня, цепи налагает, Но цепей не носит; прихоти послушна, Ни за что полюбит, бросит равнодушно: Ей чужое счастье ничего не стоит — Если и погибнет, торжество удвоит! Сердце ли в ней билось чересчур спокойно, Иль кругом все было страсти недостойно, Только ни однажды в молодые лета Грудь ее любовью не была согрета. Годы пролетели. В вихре жизни бальной До поры осенней — пышной и печальной — Дожила княгиня… Тут супруг скончался… Труден был ей траур, — доктор догадался И нашел, что воды были б ей полезны (Доктора в столицах вообще любезны). Если только русский едет за границу, Посылай в Палермо, в Пизу или Ниццу, Быть ему в Париже — так судьбе угодно! Год в столице моды шумно и свободно Прожила княгиня; на второй влюбилась В доктора-француза — и сама дивилась! Не был он красавец, но ей было ново Страстно и свободно льющееся слово, Смелое, живое… Свергнуть иго страсти Нет и помышленья… да уж нет и власти. Решено! В Россию тотчас написали; Немец-управитель без большой печали Продал за бесценок в силу повеленья Английские парки, русские селенья, Земли, лес и воды, дачу и усадьбу… Получили деньги — и сыграли свадьбу… Тут пришла развязка. Круто изменился Доктор-спекулятор: деспотом явился! Деньги, бриллианты — все пустил в аферы, А жену тиранил, ревновал без меры, И когда бедняжка с горя захворала, Свел ее в больницу… Навещал сначала, А потом уехал — словно канул в воду! Скорбная, больная, гасла больше году В нищете княгиня… и тот год тяжелый Был ей долгим годом думы невеселой! Смерть ее в Париже не была заметна: Бедно нарядили, схоронили бедно… А в отчизне дальней словно были рады: Целый год судили — резко, без пощады, Наконец устали… И одна осталась Память: что с отличным вкусом одевалась! Да еще остался дом ее с гербами, Доверху набитый бедными жильцами, Да в строфах небрежных русского поэта Вдохновенных ею чудных два куплета, Да голяк-потомок отрасли старинной, Светом позабытый — и ни в чем невинный.Вот что написал большой поэт, павший жертвой общего заблуждения.
А ведь это поэт, который пишет на века, работает с бронзой. Итак, установим факты во всей их правде или, скажем лучше, во всей их достоверности.
Мадам Воронцова-Дашкова вышла замуж во Франции за дворянина, положение которого в обществе было равным ее положению, по меньше мере, и богатство которого превосходило ее богатство.
Он был одним из самых видных молодых людей Парижа, как она была одной из самых видных женщин Санкт-Петербурга. Все время, что она, очаровательное и умное создание, которое я имел честь знать, была жива, она являлась идолом для своего мужа. Настигнутая долгой, мучительной, смертельной болезнью, она скончалась среди роскоши, в одной из самых лучших квартир Парижа, на втором этаже дома на площади Мадлен, выходящего фасадом на бульвар. Скончалась в присутствии мужа, дежурившего при ней с подменой, который в течение последних трех месяцев болезни, не выходил из дворца, а также в присутствии герцогини Фитц-Джеймс [Fitz-James], графини Фитц-Джеймс, мадам Гранмезон, старой девы по имени мадемуазель Джерри [Jarry] и двух сестер милосердия.
Это не все, ибо мы хотим войти в мельчайшие подробности. В брачном контракте оговаривалось, что в случае смерти мужа состояние барона де П…, приносящее 80 тысяч ливров ренты с его земли в Фоламбрайе, переходит графине Дашковой в пожизненную ренту, тогда как в противоположной ситуации, если смерть раньше настигнет графиню, барон наследует пожизненную ренту в 60 тысяч франков и все бриллианты, кроме фамильных.
На следующий день, после смерти графини Воронцовой-Дашковой, когда барон П… поехал на похороны в Фоламбрай, к фамильному месту погребения, сопровождая тело жены, княжна Паскевич, дочь от первого брака покойной, получила не только фамильные бриллианты Воронцовой-Дашковой, но и вообще все бриллианты, украшения и уборы, которые принадлежали ее матери и которые можно оценить суммой 500 тысяч франков.