Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Шрифт:
Главной целью прогулки было найти место, откуда мне, или, скорее, Муане мог бы открыться вид на церковку, что мы заметили, прибывая сюда. Она была такой редкостью, таким редким сокровищем, что я стал думать, не видел ли мираж, и боялся не отыскать ее вновь.
К моему великому изумлению, она оказалась на месте. Мы пристали к берегу, противоположному тому, где она была построена и нашли точку, откуда она и окрестный пейзаж открывались во всем великолепии. Оставили Муане и Миллелотти зарисовывать храм, а сами с Дандре пошли преследовать обещанных многочисленных кроликов.
Там не было кроликов, равно как и тюленей, которых якобы мы могли укладывать на месте ударом палки; тюлени прыгали в воду за 500 шагов от нас, и мы не увидели ни одного из них - ни вблизи ни вдали. Заметим, что под этой восхитительной сенью мало птиц. Можно заключить: они опасаются, что в здешнем климате им не хватит короткого лета, чтобы поднять своих маленьких. Отсюда - отсутствие радости, жизни, веселости. Уединенность дублируется тишиной.
Мы погрузили на лодку отличный завтрак, составленный из остатков трапезы накануне. К десяти часам вернулись, чтобы потребовать для себя его часть.
Рисунок был закончен, и, несмотря на черный юмор Муане, получился одним из наиболее привлекательных, какие он выполнил.
Судно отходило в пять часов вечера, чтобы на следующий день быть в Сердоболе. Нам предстояло посуху вернуться из Сердоболя в Санкт-Петербург.
В шесть часов, уезжая, мы прощались взмахами платков с красной церковкой, златом и серебром Горностаева, и сказали ей свое «прощай» навсегда. Валаам не тот объект паломничества, которое совершают дважды в жизни.
На рассвете мы были в виду Сердоболя. Некоторое время шли сквозь небольшой архипелаг островов, кажущихся либо необитаемыми, либо малонаселенными; затем наш взгляд остановился на Сердоболе - бедном финском городке, поставленном между двумя горами.
В восемь часов высадились и приступили к поиску пропитания.
В России и, в большей степени, в Финляндии, человек низведен до дикого состояния. Он должен искать пищу и, чтобы ее найти, должен обладать инстинктом, по крайней мере, равным инстинкту животного.
В каждом городе, финском тоже, есть улица, называемая главной; туда идет иностранец в надежде найти то, чего бесполезно искал на других. Мы встретили там группу немецких студентов, которые, как и мы и как библейский лев, искали, чего бы проглотить. Дандре, говоривший по-немецки, как Шиллер, произнес слова, призывающие объединиться с нами, которые были встречены с энтузиазмом, когда те узнали, кто мы такие. С этого момента две наши группы стали одной. В результате изысканий мы нашли кур, яйца и рыбу. Правда, не было ни сливочного, ни растительного масла, но мы нашли свиное топленое сало; итак, пусть пассажиры, интересующиеся этой деталью, а всякий пассажир заинтересован в том, чтобы поесть, не забывают, что свиное топленое сало во всем заменяет сливочное масло. Что касается растительного, то вместо него употребляется желток свежего яйца. Нет нужды добавлять, что свиное топленое сало и свежие яйца есть всюду, куда только могут проникнуть свинья и курица.
Сердоболь, увиденный раз с высоты птичьего полета, не показал нам ничего особо привлекательного. Словом, возникло желание покинуть его, как можно скорей. Ладожским паломничеством я пополнил свой труд не с точки зрения религии, но - совести. Не хотелось, будучи в Санкт-Петербурге, не заглянуть в Финляндию. Но куда я хотел бы отправиться, это в Москву, где, я знал, меня страстно ждали, и куда раньше меня уехали два моих добрых друга - Нарышкин и Женни Фалькон, которые так хорошо приняли меня в Санкт-Петербурге. Только для путешественника существуют некоторые обязанности, из-за которых он вынужден принимать кару в виде оценки как путешественника-лентяя - типа, который избежал классификации Штерна. Путешественник-лентяй это - турист, проходящий мимо банальных достопримечательностей, что все идут смотреть и либо из пренебрежения, либо из-за беспечности ведущий себя не так, как все. По возвращении на родину - мачеха она или мать, но у него всегда есть какая-то родина - рассказывая о своих путешествиях, он непременно столкнется с кем-нибудь, кто заговорит:
– Ах, вы там побывали?
– Да.
– Вот как, вот как, вот как. А видели что-нибудь эдакое в окрестностях?
– Нет, черт возьми!
– Как так?
– Слишком уставал и не думал, что оно стоило моего труда.
Или приводится другой довод подобного рода, веский, по мнению того, кто его приводит, и неубедительный для собеседника.
После этого, начинаются сетования человека, требующего, чтобы вы знали все, вплоть до слуг предыдущих путешественников, то есть - рутину, нравы, традиции; сетования, что всегда оканчиваются одними словами:
– Не стоило трудиться ехать так далеко, чтобы не увидеть самое примечательное!
Ну ладно, дорогие читатели, в 30 верстах от Сердоболя есть мраморные карьеры Рускеалы, которые мне настоятельно рекомендовали посмотреть, чтобы не потерять путешествия в Финляндию. При этом нужно признаться в своих антипатиях, хотя гораздо чаще признаюсь в симпатиях: шахты, заводы, карьеры - моя антипатия во время путешествия. Все это, нет сомнений, очень полезно; только в качестве примечательного мне достаточно вида их продукции. Но вопрос дискутированию не подлежал: как я сказал, я был приговорен к осмотру карьеров Рускеалы на том основании, что большей частью из этих карьеров вышел Исаакиевский собор.
Мы, стало быть, раздобыли себе une telegue - телегу, своеобразную машину для пытки, применяемую в России для передвижения. Впрочем, я ее описывал, и менее услужливый для читателей, чем Эней для Дидоны [175] не соглашусь больше возобновлять свои скорби.
Итак, нас уверили в том, в чем всегда уверяют в России, что дорога будет превосходной. К полудню мы простились со студентами, которые сопроводили наш отъезд троекратным «Ура!», адресованным нам, и понеслись галопом пятерки сильных коней. Мостовая Сердоболя стала наводить нас на довольно отвратную мысль о состоянии дороги. Чтобы не оказаться вне телеги, я вцепился в Дандре, который в силу большей привычки, нежели имел я, к экипажам этого вида, должен был лучше сохранять равновесие; что же до Муане и Миллелотти, то они уподобились всадникам, вместо узды, хватающимся за седло. Они вцепились в мягкую скамейку.
175
Дидона - дочь тирского царя Бела, около 888 года до н. э. в Северной Африке основала Карфаген; из-за безнадежной любви к Энею и чтобы избежать брака с ливийским царем Иарбом, считает Вергилий, покончила с собой.
Сразу за городом дорога выровнялась. Она не была лишена живописности, и у подножья одной скалы, далеко отбрасывающей тень, красоты пейзажа дополнял цыганский табор, где варился обед на ветру, тогда как осел, в единственном числе запряженный в тележку для перевозки движимости всего племени, с еще меньшими церемониями закусывал нежными мхами, разбросанными по скалам и казавшимися ему большим лакомством.
У осла, наверное, обед был получше, чем у его хозяев; впрочем, такое иногда случается у слуг.