Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Шрифт:
Нет ничего более, невежественного, чем русское духовенство, черное или белое. Оно делится на священников и монахов, поэтому я говорю: черное или белое. Все священники - сыновья крестьян или священников; после первой женитьбы они не могут жениться заново, но могут постричься в монахи и стать епископами; нельзя стать епископом, минуя монашество.
Священник получает плату в зависимости от величины церковного прихода. А начальное образование он получает в школе, именуемой Prichodskoe Outchilische - Приходское училище; детей там учат приходские священники; не зная ничего, они обучают их ничему; как исключение, некоторые из этих преподавателей умеют читать, писать и делать четыре первых арифметических действия; те, кто очень учен, толкуют и рассказывают священное писание, которое знают. Посвященный из этого пансиона переходит в семинарию, где его снова учат тому, что он изучил в школе, и еще грамматике и логике. Наконец, даже большему - молиться. С этой точки зрения, русский священник может служить примером французскому носильщику, немецкому барышнику и английскому боксеру.
Нравы священников постыдны: кто говорит «семинарист», тот говорит - «слабоумный» или «бандит».
Более одаренные или большие лицемеры из семинаристов, когда их знания немного превосходят общий уровень, переходят в духовные академии; у них появляется епископский шанс. Ученые или нет, эти епископы отличаются грубостью.
Архиепископ Серафим просил крест для одного из своих секретарей - архидиаконов. Вместо креста ему предложили благословение Священного синода.
– Что вы хотите, чтобы я сделал (f - asse) c вашим благословением?
– ответил он.
– Наплевать (c - racher) на него сверху!
Не трогайте начальные буквы и поменяйте местами остальные части двух слов, получите точный перевод.
Вы могли бы узнать, что он же, будучи еще просто епископом, гнал из церкви священника, не оказавшего ему знаков внимания, словами:
– Изыди отсюда, или врежу тебе по физиономии своим епископским посохом.
Все это, возможно, немного грубая картина, но тем хуже тем, кто готовит краски.
В иерархии русского духовенства пять степеней, включая пономаря: djatschek - дьячок (sacristain - пономарь), кто никак не священник; diakon - дьякон (diacre); jerei - иерей (pr'etre); archejerei - архиерей ('ev^eque); metropolit - митрополит (m'etropolitain). Две первые степени, дьякон и иерей, называются белым духовенством - beloe doukhovenstvo. Оно должно быть обязательно женато; поэтому дьякон почти всегда наследует какому-нибудь священнику, на дочери которого женится. Дальше идет черное духовенство - tchornoe doukhovenstvo. Это монахи. Они совсем не женятся, поэтому в их среде происходят самые постыдные дебоши, самые чудовищные совокупления. К тому же, в греческом духовенстве [165] нет капуцинов, августинцев, бенедиктинцев, доминиканцев, обутых или разутых кармелитов; нет серых, белых, голубых, каштановых или других темных одеяний, какие рассыпаны по улицам Неаполя или Палермо. Черные монахи, вот и все; они носят длинную бороду, на голове у них нечто вроде кивера без козырька со спадающим сзади полотнищем черной материи, в руке - длинный камышовый посох. Служит ли камышовый посох частью наряда? Этого я совсем не знаю, но склонен думать так, потому что никогда не встречал священника без его камышового посоха.
165
Греческое духовенство, греческий крест - православное духовенство, православный крест; прямого перевода термина «православный» во французском языке нет, это понимается как «греческий» или «ортодоксальный».
Женщины, епископы и архиепископы носят такой же головной убор, только белый.
Священники, особенно монахи, почти всегда развращены; но редко когда их развращенность доходит до преступления, караемого законом. Все без исключения - пьяницы и гурманы.
Монашенки в основном мудры.
Приходские священники, особенно в деревнях, пребывают в таком невежестве, которое не способно обернуться никакой мыслью.
Один епископ, будучи в деревне при инспекции своих приходских священников, входит в церковь во время службы, что длится примерно 1,5 часа. Со все возрастающим вниманием он слушает то, что говорит священник, который, замечая его присутствие, прибавляет елейности голосу и бормочет вдвое быстрей.
По окончании мессы епископ подходит к священнику.
– Черт возьми, что ты сейчас говорил?
– спрашивает он.
– Что вы хотите!
– отвечает приходский священник.
– Я собрал это из того лучшего, что у меня есть.
– Как, из лучшего?
– Да.
– Понятно, а знаешь ли ты церковный язык.
Старославянский язык смахивает на сербский говор.
– Очень плохо.
– Тогда скажи, какую молитву ты читал?
– Гм! Определенной молитвы не было.
– Что же было тогда?
– Я читал из «Отче наш», из «Аве», из литаний и всеми усеченными молитвами-уродцами, как видите, закончили службу.
Во время одной из своих поездок император Александр останавливается у приходского священника. Того не было на месте; император обратил внимание на брошенную в угол и покрытую пылью книгу; это была Библия. Император вкладывает между ее страницами три тысячи рублей и кладет том туда же, где он лежал.
Входит священник. Между ним и императором происходит разговор.
– Как часто вы читаете Евангелия?
– спрашивает его император.
– Каждый день.
– Не пропуская ни дня?
– Ни дня.
– С чем вас и поздравляю, - говорит император.
– Это очень полезное чтение.
Через два года он снова едет через ту же деревню, заходит к тому же священнику, видит Библию на том же месте, раскрывает ее и забирает свои деньги.
– Ты отлично знаешь, что не читаешь Евангелий, скотина!
– говорит Александр, тыча ему в нос Библию и деньги.
И император на глазах остолбеневшего священника кладет деньги в свой карман.
Всем в России известны невежество и коррупция греческого [православного] духовенства, все его презирают, и все его почитают и целуют ему руку.
Когда я увидел вытащенную на берег снасть, нагруженные уловом корзины, рыбаков и лошадей, которые направились к другому месту, я вошел в воду, добрался до судна и нашел свою одежду в том же углу, где ее оставил.
Наступило время нашей высадки.
Перекинули трап на широкие мостки на озере, и мы сошли на берег. Более чем умеренный обед накануне и утреннее купанье возбудили во мне зверский аппетит. Мы пришли к постоялому двору монастыря; у всякого мало-мальски известного монастыря есть постоялый двор, где останавливаются паломники и паломницы. Нам приготовили завтрак, в котором съедобной была только рыба, выловленная на наших глазах.
Черный хлеб, что теперь представлялся пирожным на столе графа Кушелева, здесь, сырой в середине, внушал мне неодолимое отвращение. Я завтракал неочищенными огурцами, кисшими и перекисшими в соленой воде, - премерзким блюдом для французских, но полным смысла для русских дворцов, корками хлеба, рыбешками и чаем.
Чай искупает все.
После завтрака, мы поинтересовались, какие экскурсии мы могли бы совершить по острову; как цель прогулки нам назвали Конский камень. За ним, похоже, стояло некое предание и, следовательно, привлекало меня. Мы взяли гида и пошли вдоль небольшого монастырского кладбища, где трава и полевые цветы наполовину скрывают могильные камни; растения, в частности, такие: черника (vaccinium myrtillus), медвежье ушко (hicracium auricula), золотая розга (solidago virquora), тысячелистник (achillea millefolium); все прикрывает землянику. Весной, если вообразить, что в Финляндии бывает весна, среди этой травы увидишь много фиалок, а землянику - к концу июня.
Что касается деревьев, образующих леса Коневца и Валаама - двух наиболее лесистых островов озера, это - сосна, береза, липа, платан, клен и рябина.
После кладбища мы пошли по аллее, которой не миновало некоторое величие. В начале аллеи стоял большой греческий [православный] крест, что в отражаемых лучах солнца казался серебряным. Приблизившись к нему, увидели, что просто он весь из жести. Крест установлен над могилой, на нем читается такая надпись:
«Помяни меня, Господи, когда приидет царствие Твое!
Князь Николай Иванович Морелов,
родился в 1780-м, умер в 1856 гoдy».