Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Шрифт:
Спросил время у ближайшего соседа; он извлек свои часы, и получилось еще хуже: они показывали 11 часов! В Берлине он поставил их по Санкт-Петербургскому меридиану, который впереди французского на два часа.
По мере нашего продвижения, мы шли среди тех светлых ночей, о которых я так наслышан и благодаря которым в северной России набирается целый месяц из дней продолжительностью 24 часа. Я посмотрел на запад: солнце заходило. Мне сказали, что оно снова взойдет через три часа. Спать не хотелось. Я велел принести мне чай на палубу, взял книгу и стал читать. Получитая-полумечтая, ждал восхода солнца. В полночь по моим и в два по часам соседа солнце начало румянить красным цветом горизонт; только восток для нас очень сместился к северу, чего не было бы, наблюдай мы восход солнца в Париже. Прозрачность ночи своим явлением лишила величия западные и южные климатические зоны; нам остается лишь самая сияющая луна в глухих июльских и августовских ночах.
Я ждал, когда солнце целиком зависнет над горизонтом, чтобы только тогда пойти поспать.
Поднялся через три часа: все уже оказались на ногах; день обещал быть превосходным. Вокруг снова лежало лишь море.
К 10 часам утра заметили разом далекий маяк справа и темнеющую землю слева. Построенный на нескольких скалах, маяк назывался Кокехарским. Земля была Эстонией, присоединенной к России в 1721 году Петром Великим в результате Ништадтского мирного договора. На эстонцах император Александр I опробовал свои первые проекты отмены крепостного права и дал им свободу в 1816 году.
По мере приближения к Эстонии мы стали различать берега, покрытые лесами, которые казались выходящими из моря. Таково свойство вод Балтики - не вредить растительности, пусть хоть деревья по ее берегам купают в них свои ветви: и вправду влияние Невы чувствуется во всем Финском заливе.
От Санкт-Петербурга до самого Кронштадта можно пить воду, в которой почти нет соли. Собственно говоря, море доходит только до Ревеля, и рыба, что oбычнo водится в солоноватой воде, не заходит дальше этого города; и в Санкт-Петербурге едят лишь пресноводную рыбу.
На побережье, от одного места к другому, мы видели и одинокие, и во множестве дома; они белели, выделяясь на густом зеленом лесном фоне. К полудню стали улавливать силуэт города с тремя колокольнями, высящимися над домами. Это был Ревель, или Реваль; во Франции обычно говорят - Ревель, на Балтике - Реваль. Если верить легенде об основании столицы Эстонии, то это - Реваль и даже Рехфалл, как следовало бы произносить.
В 1200 году Вальдемар I Датский захватил Ленданисский замок - ключ к Эстонии. Замок занимал прекрасную позицию на крутой высоте близ моря; это было место, заранее выбранное для столицы нового королевства, которое решили основать по эту сторону Балтики; из земли вырос пояс стен, хотя город еще не имел названия; но однажды, когда Вальдемар охотился на косулю, она прыгнула с горной кручи и, падая, переломала ноги.
– Вот и найдено название моему городу, - сказал Вальдемар.
– Он будет называться Рехфалл (Падение косули).
Ревальцы, которые так и не были побеждены, но которые подчинились, сохранили свои привилегии, каковых они крепко держались, о чем, например, свидетельствует следующая легенда.
Один из привилегированных горожан Реваля обладал феодальным правом разрешать мелкие и важнейшие дела и выносить смертные приговоры в городе. Его право было безграничным и распространялось на знать. И вот в 1535 году случилось, что некто барон Уксхул Риезенбергский, превысив власть, задушил крестьянина в черте города. Совершив преступление, он подпадал под действие ревальского правосудия. Трибунал города объявил барона Уксхула вне закона. Барон не придал значения приговору и в тот же день отправился прогуляться по улицам Реваля. Но он не сделал и сотни шагов, как, несмотря на сопротивление, был арестован. Состоялся процесс, и убийца, хоть и барон, был осужден на смерть. Его семья, начиная понимать, что дело приняло серьезный оборот, устраивала демарши, просила, умоляла, предлагала заплатить за пролитую кровь и выкупить барона, но все было тщетно. Барон, осужденный на смерть, был повешен и погребен под Форжеронскими (Кузнецкими) воротами. С той поры, спустя многие годы, через столетие, может быть, аристократия еще раз употребила свою власть: между буржуа и знатью был заключен договор, по которому эти ворота должны были быть заложены. Ворота заложили, и надгробный камень, где значились имя казненного и слова о совершенном им преступлении, исчез с глаз долой. Но в 1794 году, когда буржуазия восстановила свое влияние, Кузнецкие ворота вновь открылись, и памятник народного правосудия снова предстал всем взорам.
Другой памятник свободного проявления привилегий сохранялся до прошлого года в городе Ревале или, скорее, в церкви св. Николая, которая - не стоит тревожиться - хорошо видна с борта парохода. Это было мумифицированное тело Шарля-Эжена, герцога де Круа, князя святой империи [Священной Римской империи], маркиза де Монт-Корнeто и Ранти. Тело было собственностью доброго пономаря, который, его показывал при условии пожертвования, в чем, надо отдать ему справедливость, он полагался на щедрость посетителя.
Герцог де Круа - представитель той древней и славной бельгийской фамилии, предки которой были в родстве с королями Венгрии, - родился где-то в середине XVII века. Он с успехом служил у Христиана V, короля Дании, присвоившего ему звание генерал-лейтенанта; у Леопольда I, сделавшего его фельдмаршалом и главнокомандующим своих армий в войне с Турцией, в которой он одержал много побед. С австрийской службы он перешел на службу Саксонии и, наконец, - России. Раненый в Нарве, он был захвачен в плен Карлом XII и интернирован в Ревале. Где и умер 20 января 1702 года.
В течение столь краткого житья-бытья в Ревале герцог де Круа наделал долгов, каковые не мог вернуть. Он умер неплатежеспособным, и судебные власти города, в силу действующих законов, объявили, что телу будет отказано в погребении, пока его долги, сделанные при жизни, не будут погашены. И, как следствие этого, его поместили в углу церкви св. Николая облаченным в одежды, какие он обычно носил, то есть в униформу времен Петра Великого и шинель черного бархата; голову покрывал парик с длинными локонами, на ногах - шелковые чулки, шея повязана галстуком из тонкого батиста.
В 1819 году маркиз Паулуччи, прибывший в Реваль губернатором балтийских провинций, из сострадания сделал несколько замечаний относительно бедного тела, таким безжалостным образом выставленного более века назад на обозрение любопытствующим поколениям. Но он ничего не мог поделать с твердостью ревальцев в осуществлении своих прав. Все, чем удалось маркизу Паулуччи помочь телу, это - прилично уложить его в деревянный ящик, где он пребывал еще и три года назад, когда князь Трубецкой, который рассказал мне этот анекдот, там его видел.
Что особенно подчеркивал князь, так это уход доброго пономаря за трупом, каковой являлся для него кормильцем. Сама церковь св. Николая была не намного в лучшем состоянии по сравнению с принцем, а местами даже не была столь же хорошо покрыта, и пономарь передвигал мертвого с места на место, спасая от сырости, ибо, как сказал могильщик у Шекспира: «Нет ничего хуже воды для наших окаянных мертвых тел!»
Но и это не все; в хорошую погоду он выдвигал его на воздух; в летние дни выставлял под солнце; наконец, заботился о нем как санитар о своем больном. К несчастью для бедного пономаря, молодой император Николай глянул на эту экспозицию и в особенности на эту эксплуатацию трупа как на профанацию и приказал, чтобы принц де Круа, платежеспособный или нет, был погребен как христианин. Ревальцы не посмели пойти против воли императора, и благочестивый приказ был исполнен, к великому отчаянию пономаря.