Из Парижа в Бразилию по суше
Шрифт:
— Но ведь пока ты находился на борту и наполнял свой покойный монгольфьер, у тебя же не было морской болезни, ни единого приступа!
— Черт побери, и в самом деле! Хотя этот морской скакун так и подпрыгивал на месте.
— Выходит, ты обрел наконец тот самый иммунитет, который я давно хотел тебе привить, пусть даже ценой собственного состояния?
— Увы, нет! Такие болезни не излечиваются.
— Значит, оказавшись на берегу даже крохотной речушки, ты опять откажешься переплыть ее на лодке?
— Но ведь речушку можно перейти и вброд…
— А если нет брода?
— Тогда переправлюсь через нее вплавь…
— А если вместо реки перед тобой окажется вдруг открытое море?..
— Ах, мой бедный шар сгорел! — жалобно простонал Жак вместо ответа.
— Господа, — резко перебил их американец, — можете выбирать ваших коней…
ГЛАВА 10
По
Индейские лошади были несравненными верховыми животными, так что фактор «Пушной компании» из Сент-Луиса сделал своим гостям и спасителям поистине бесценный подарок.
Нельзя сказать, что они дорого ему обошлись, совсем наоборот. Хитроумный американец, заметив пламенное желание, вспыхнувшее в глазах краснокожих при виде карабинов, решил извлечь из этого двойную выгоду. Как человек, знающий, что чем выше цену он назначит, тем более желанным покажется его товар покупателям, одним из условий продажи ружей коммерсант поставил предоставление ему шести лошадей на выбор. И он не ошибся. Подобное беззастенчивое требование свидетельствовало в глазах индейцев лишь о высоком качестве предлагаемого товара. Лошади были отданы беспрекословно — сразу же после того, как тщательный осмотр их удовлетворил и заядлого спортсмена Жюльена де Клене, и опытного охотника канадских лесов Перро.
Однако американский фактор отнюдь не собирался отказываться и от бизоньих шкур, предложенных ему краснокожими. Лошади были, так сказать, «затравкой» перед началом большой торговли. И, зная, что индейцы не могут не поторговаться, он небрежно бросил, что в общем-то шесть лошадей за дюжину карабинов — это такие пустяки, что о них нечего и говорить.
Дело было слажено ко всеобщему удовольствию, и ловкач-торговец сумел извлечь значительную прибыль, оплатив, даже не развязав кошелька, долг благодарности своим спасителям.
Коммерция и чувства слились воедино: услуги — в дебет [260] , благодарность — в кредит [261] , шесть диких коней получены, баланс сведен, остается лишь приятное воспоминание. И больше никаких янки.
Ранним утром шестеро всадников тронулись в путь. Каждый вез с собой на четыре дня припасов — сушеное мясо и сухари в количестве, вполне достаточном для наших путешественников, половина из которых была записными [262] охотниками.
260
Дебет — в приходо-расходных книгах: счет поступлений и долгов данному учреждению.
261
Кредит — в бухгалтерии — правая сторона счета, открываемого какому-либо учреждению или лицу, на которую заносятся поступившие на его счет и причитающиеся ему к уплате суммы.
262
Записной — здесь: рьяный, заядлый, завзятый.
Оставив позади реку Ситкин, они направились на юго-восток и, двигаясь вдоль телеграфной линии, связывавшей Ситку с Сан-Франциско, преодолели за четыре дня около трехсот двадцати километров, отделяющих устье указанной реки от форта Стейджер, расположенного на реке Скена, у подножия Скалистых гор.
Неутомимые мустанги [263] ,
263
Мустанги — одичавшие лошади в американских степях (прериях).
После двадцатичетырехчасового отдыха путешественники покинули Стейджер. Двухдневный переход до форта Бальбин, в ста двадцати километрах на юго-восток, показался им теперь приятной прогулкой. Последующие сто шестьдесят километров до форта Принс-Джонс были пройдены ими за два с половиной дня.
Наши друзья спешили достичь золотых приисков Карибу.
Наступило пятнадцатое мая. Повсюду бушевала весна. Природа, истомленная суровой зимой, наконец проснулась и с удвоенной энергией принялась возрождать самое себя.
В окрестностях Карибу, расположенного на пятьдесят третьей параллели, то есть на той же широте, что и Ливерпуль, температура зимой падает так низко, что нам в Европе просто невозможно представить. Смена зимы и весны происходит здесь необычайно резко. Впрочем, эта особенность является привилегией — если только в этом можно усмотреть какую-либо привилегию — любой северной части Североамериканского материка, где зимой замерзает ртуть, а летом термометр достигает нередко тридцати пяти градусов выше нуля.
Суровые зимы поражают нас больше всего, потому что свирепствуют они на тех широтах, на которых в Европе в то же время года температуры весьма умеренны и сильных холодов практически не бывает. Так, в Нью-Йорке, расположенном на той же широте, что и Неаполь (Нью-Йорк — на 40°42' северной широты, и Неаполь — на 40°5'), температура зимой может опускаться до двадцати — двадцати трех градусов ниже нуля по Цельсию. В Чикаго, находящемся, как и Барселона, на сорок первой параллели, зимой иногда бывает двадцать пять — двадцать шесть градусов ниже нуля. В Квебеке [264] , на 46°47' северной широты, что лишь немногим южнее Нанта [265] , широта которого — 47°13', термометр показывает часто тридцать градусов ниже нуля. Более того, в Сан-Франциско, на 37°48' северной широты, или на один градус южнее Лиссабона, холода достигают тридцати трех — тридцати четырех и даже тридцати пяти градусов ниже нуля по Цельсию. Но более всего удивительно, что в Пемине [266] , возле сорок девятой параллели, то есть на широте Парижа, которая, как известно, равна 48°50', ртуть в термометре нередко замерзает зимой, поскольку температура опускается более чем на сорок два градуса ниже нуля по Цельсию! Таковы же минимальные зимние температуры в Якутске и Нижнеколымске.
264
Квебек — город на востоке Канады.
265
Нант — портовый город на западе Франции, в устье реки Луары.
266
Пембина — город на западе Канады.
За жгучими морозами, которые, к счастью, менее продолжительны, чем сибирские, и равны последним только по интенсивности, стремительно наступает необычайно теплая весна, а за ней — жаркое лето. Так что злаки успевают в местном климате прорасти, взойти и созреть.
По мере того, как наши путники продвигались с Крайнего Севера на юг, они все явственнее замечали изменения в природе, восхищавшие всех, и особенно Жака Арно. Бывший супрефект округа Сена совершал подобное путешествие впервые. Покинув Европу и с тех пор не видя ничего, кроме заснеженных просторов, где то тут, то там торчали, словно забытые в снегу метлы, одинокие деревья, чаще всего сосны, отягощенные инеем, он теперь восторгался при виде цветущих фруктовых садов, окружавших фактории. Там росли чудесные абрикосовые деревья с розоватыми цветами, низкие яблони, все в белом цвету, раскидистые вишни, чьи ветви топорщились белыми гроздьями и горделиво возвышались над нежным ковром из трав, изукрашенным цветами, над которыми весело порхали пестрокрылые бабочки.