Из сборника 'Комментарий'
Шрифт:
– Ну да, так и было; хлеб был ужас какой дорогой, это точно, и мука темная! А корка - ну просто как деревянная.
– А теперь как заработки?
– Теперь во всей округе никто меньше шестнадцати шиллингов не получает; а иные фунт и побольше... Ну вот, пошли! Теперь их до двух часов оттуда не выгонишь!
Овцы одна за другой перебирались в буковую рощицу, где в полумраке мухи не донимали их. Маленькие темно-серые глаза пастуха смотрели укоризненно, он словно упрекал овец за то, что они не хотят пастись целый день.
– Здесь попрохладней будет. Вот иные говорят, будто овца глупая. А они, овцы, почти что
– Так вы все-таки считаете, что времена переменились?
– Ну да! Денег вот теперь в деревнях больше стало.
– А образование?
– Э! Образование! Только об нем все и хлопочут. Глянь-ка, вон и железные дороги построили, да еще телеграф! Как же, много есть нового.
– Ну, а в общем-то лучше стало? Он усмехнулся.
– Я в двадцать лет женился, когда зарабатывал восемь шиллингов в неделю; а нынешние, разве они так делают! Им теперь удобства подавай. Нет теперь того, чтоб люди довольны были, как вот сорок иль пятьдесят лет назад. Все теперь в города едут, и я так слышал, что они как туда попадают, жалеют, что уехали, и обратно хотят ехать, а только оттуда никто уж не возвращается.
Нет, он не жаловался; тон у него был спокойный, снисходительный и чуть-чуть насмешливый.
– Теперь уж и не сыщешь никого, кто бы всю жизнь свою прожил тут, в холмах, и никогда отсюда уехать не хотел. Чем больше люди получают, тем больше им всего хочется. Они словно чуют запах денег, что миллионеры разные тратят, - им, верно, кажется, что если они сами денежками разживутся, то уж смогут делать что душе угодно. А только раньше вот человек работал и никогда не думал, что раз хозяин богатый, то можно его обманывать; по-настоящему свое жалованье зарабатывали, по совести жили. А теперь человек, ежели он бедный, думает, что ему нужно богатым быть, и все жалуется да старается работать поменьше. Я так думаю: они всего этого из газет набрались, - когда люди знают слишком много, это их с толку и сбивает; они там читают про этот самый социализм и про миллионеров, ну и в голове у них каша получается. Вы посмотрите, сколько они пива теперь хлещут! Да на каждый галлон, что раньше, когда я молодой был, выпивали, теперь двадцать пьют. Овцы и те переменились: вон эти, что вы видите, все как одна породистые... а уход за ними какой! Твердят мне, что люди тоже к лучшему меняются; может, они и впрямь побогаче стали, а только что пользы в богатстве, ежели все равно им, видно, больше нужно, чем у них есть? Человек богат, когда доволен тем, что у него есть.
И, опустившись на одно колено, он добавил:
– Вот и последняя в тень забралась; ну уж теперь их оттуда до двух часов не выгонишь. Куда одна, туда и все!
И, словно уж не чувствуя больше никакой ответственности, он прилег на траву, оперся на локоть и прищурился, глядя на солнце. На его старом, коричневом лице с квадратным подбородком и бесчисленными морщинками появилось выражение какого-то странного довольства - словно он одобрял в душе упрямство своих овец.
– По-вашему, выходит, что богатство не в деньгах, а в отказе человека от нужд? Вы, значит, противник прогресса?
– Наши места не меняются, меняется только человек; и я про себя так думаю: что в этом толку - ведь нужды его растут так же быстро, как и богатство?
– Без сомнения, придет время, когда человек поймет, что для того, чтоб ему стать по-настоящему богатым, доходы его должны превышать потребности. И когда он поймет это, он будет продолжать увеличивать свой доход, но при этом ограничивать свои потребности.
Он помолчал, пытаясь разобраться в смысле моих слов, потом сказал:
– Я в этих местах и молодость прожил и состарился, шестьдесят лет уже здесь живу.
– И вы счастливы?
Он наморщил лоб и усмехнулся.
– А вы как думаете, сколько мне лет? Семьдесят шесть!
– На вас поглядеть, так видно, что и до ста доживете.
– Ну уж это вряд ли! Вообще-то, здоровье у меня хорошее, разве вот только это.
– Пальцы на обеих руках у него были скрючены и загнуты к большому пальцу, словно сучья под ветром.
– Вид у них чудной! А болеть не болят. Ну а раз не болят, так и ладно.
– Отчего это они такие?
– От ревматизма! Я не лечусь. Доктора - они только хворь разводят.
– Так вы полагаете, что мы только умножаем свои болезни, умножая лекарства?
Он медленно провел скрюченными пальцами по невысокой траве.
– К моей хозяюшке я позвал доктора, когда она помирала. Видите, какая пыль? Это все автомобили в Гудвуд на гонки народ везут. Удивительная штука: до чего же быстрая!
– Ага! Отличное изобретение, не правда ли?
– Да, иные так думают. А только если б люди сидели на месте и не носились бы сломя голову, то и не нужны были б им эти машины.
– А вы когда-нибудь сами ездили на такой?. Глаза его насмешливо блеснули.
– Пусть бы они тут попробовали зимой проехать, по снегу, когда дорогу приходится по звукам да запахам находить; тогда бы они не так легко разъезжали, нет! Говорят, из Лондона теперь куда хочешь можно ехать. А только бывает и такое, от чего не уедешь. Вот отсюда пусть хоть все разъедутся, а холмы останутся... Сам-то я никогда отсюда не выезжал.
– И никогда не хотелось?
– Да ведь вы этих мест не знаете как следует. Я видел, как молодые подрастали, а никто из них здесь не оставался. Видел и людей, что, вроде вас, сюда просто так приезжали - посмотреть.
– Ну и что же это все-таки за место - ваши меловые холмы?
Маленькие глаза его, видевшие куда зорче моих, словно еще глубже ушли в темное, морщинистое лицо. И эти глаза, остановившись на серо-зеленых склонах холмов, безмолвно высившихся над клочками полей, над окружающими лесами и деревнями, словно ответили за него на мой вопрос. Он долго молчал, потом заговорил снова.
– Самое здоровое место во всей Англии!.. Вы вот тут все насчет прогресса толковали, а вот сало - оно теперь в четыре раза дороже, чем когда я молодым был. А детей у нас тринадцать душ было, да я, да моя хозяюшка. Теперь в семье трое-четверо заведутся, с них и довольно. Нет, переменилась деревня, что и говорить.
– А разве это вас удивляет? Ведь когда вы пришли сюда утром, солнце тоже за рощей пряталось, а с тех пор оно вон как высоко поднялось.
Он поднял глаза.
– И назад его не вернешь, - вы, небось, это сказать хотели? Да, только ведь оно поднималось, а теперь будет опускаться.
– Но Иисус Навин остановил солнце; и это было большое достижение!
– Может, оно и так, только я думаю, это уж не повторится. А который час, это овцы лучше людей знают; вот в два часа ровно увидите, как они выйдут оттуда и будут траву щипать.