Из сборника 'Комментарий'
Шрифт:
Ни одна кладовая при конюшне, где хранят сбрую и где повсюду блестят уздечки, удила, шпоры, не могла бы сравниться с этой кладовой. Все четыре ее стены от пола и до потолка были увешаны всевозможными "драгоценностями", сверкающими, как бриллианты: тяжелыми и легкими наручниками, всякими цепями - короткими и длинными, стальными и железными, тонкими и массивными.
– Все это устарело и вышло из моды, - сказал надзиратель.
– А это?
То, на что я указывал, стояло совсем близко: три блестящих стальных бруска, соединенные вверху и широко расставленные
– Это треугольники, - сказал он несколько поспешно.
– Вы часто применяете телесные наказания?
Надзиратель посмотрел на меня с удивлением. "У вас не хватает такта", прочел я в его глазах.
– Нет, очень редко, - ответил он.
– Только в случае необходимости.
И, не сознавая того, что в его словах выразилась самая суть той системы, которой он служил, суть всех подобных систем, он щелкнул каблуками, как бы салютуя дисциплине и порядку.
Ни в лице старика, суровом, но не злом, ни в его прямой, подтянутой фигуре не было ничего вызывающего отвращение. Но мне вдруг показалось, что мы не одни: неисчислимое множество блюстителей порядка выстроилось рядом с ним, заполнило всю комнату, поднимаясь все выше и выше по живой лестнице, на моих глазах росла внушительная бюрократическая пирамида, подобная стальным треугольникам. Чиновники стояли прямые, подтянутые, и каждый из них произносил: "Только в случае необходимости". Как безукоризненно чисты были линии этой незыблемой пирамиды, как гладко отшлифована ее поверхность! Идеально правильная пирамида из людей, спаянных родством душ, прочная, как древняя каменная кладка, застывшая в своей мертвой, неподвижности. А глаза всех этих блюстителей порядка - голубые, черные, серые и грустные светло-карие - упорно смотрели в одну точку с одинаковым выражением, словно говорили: "Отойдите, пожалуйста, не касайтесь пирамиды".
Повернувшись к треугольникам спиной, старый надзиратель повторил:
– Только в случае необходимости.
– А когда возникает такая необходимость?
– На это есть правила.
– Я понимаю, но кто их устанавливает?
– Существующая система.
– А вам известно, как она возникла?
Надзиратель нахмурился - нашли о чем спрашивать!
– Это не моего ума дело, - ответил он с легким раздражением и отвернулся, как бы предлагая: "Спроси об этом стоящего за мной!"
Напрягая зрение, я пытался рассмотреть вершину пирамиды, но она была слишком высоко.
– Мы должны поддерживать порядок, - заявил вдруг надзиратель, решив, видно, отстаивать свою точку зрения.
– Ну, разумеется. И все, что есть в этой комнате, служит именно этой цели.
– Да, все, чем; мы теперь пользуемся.
– Ах, вот как! Но вы, кажется, говорили, будто кое-что устарело.
– Да, тяжелые наручники уже ни к чему, и толстые железные кандалы тоже устарели.
– У них и в самом деле какой-то странный варварский вид.
Он улыбнулся:
– Что ж, пожалуй.
– А вы можете мне объяснить, почему от них отказались?
Старику, видно, снова захотелось уклониться от ответа и кивнуть на кого-то, стоящего сзади.
– Нет, этого я не могу объяснить. Вероятно, отпала необходимость.
– А когда они были в ходу, начальство полагало, что это необходимо?
– Безусловно, иначе ими и тогда бы не пользовались.
– Никому, верно, и в голову не приходило, что мы, увидев эти предметы, назовем их варварскими.
Старик посмотрел на тяжелые кандалы.
– Их просто надевали и не раздумывали, плохо это или хорошо.
– Очевидно, считали, что они необходимы для поддержания дисциплины.
– Вот именно.
– И тогда дисциплина была лучше?
– Ну, нет. Порядок нарушали чаще, чем теперь. Говорят, тогда было куда больше хлопот с арестантами.
– А если бы кто-нибудь доложил начальству, что пользы от этих громоздких вещей никакой, его бы, наверно, подняли на смех?
Надзиратель улыбнулся.
– Конечно.
– А если через несколько лет сюда придут люди, увидят треугольники и все эти сокровища и назовут нас варварами - что тогда?
Он нахмурил брови.
– Едва ли назовут, - сказал он.
– Мы ведь не можем обойтись без них.
– Вы считаете, что это невозможно?
Старику снова захотелось кивнуть назад.
– Да, - сказал он мрачно.
– Мы не можем обойтись без них.
– И, по-вашему, даже попытаться было бы опасно? Он покачал коротко остриженной головой.
– Я против таких попыток. Мы должны поддерживать порядок.
– Но ведь когда запретили сковывать людей этими тяжелыми цепями, наверное, тоже считали, что идут на риск?
– Мне об этом ничего не известно, - холодно произнес старик.
– Значит, существующий порядок установлен навечно?
Он повесил наручники на гвоздь и, резко обернувшись, словно опасаясь удара сзади, сказал:
– Нас это не касается. Мы только исполнители и подчиняемся нашей системе, такой, какая она есть, а ко всему этому прибегаем лишь в случае необходимости.
– Так вы считаете вопрос решенным?
– Не мое дело решать такие вопросы, - сказал он с достоинством, положив руку на треугольник. И как только он произнес эти слова, у него за спиной снова выросла живая пирамида превосходно подогнанных друг к другу людей с совершенно одинаковым выражением глаз - как у строгого наставника, - живая пирамида, обращенная в камень силой своей незыблемости. Мне даже послышался ропот одобрения, но оказалось, что это всего лишь скрежет треугольников, которые отодвинул надзиратель.
Потом старик подошел к двери, отворил ее, и, следуя его молчаливому приглашению, я вышел за ним. В дверях я оглянулся на ослепительно блестевшие "драгоценности". Они висели на стене вокруг треугольников; и вдруг все с той же безмолвной рабской покорностью в комнату проскользнул арестант с желтым лицом, в желтой одежде с тюремным штемпелем и куском желтой кожи в руке. И прежде чем дверь с лязгом захлопнулась за ним, я увидел его за работой; он старательно чистил и без того сверкавшие "драгоценности".