Из сборника 'Моментальные снимки'
Шрифт:
Бывший Э 299 открыл книгу.
– "...Гудсон оглядел его с головы до пят, точно отыскивая на нем местечко погаже, и сказал: "Так вы, значит, от комиссии по расследованию?" Солсберри отвечает, что примерно так оно и есть. "Хм! А что им нужно подробности или достаточно общего ответа?" "Если подробности понадобятся, мистер Гудсон, я приду еще раз, а пока дайте общий ответ". "Ну, хорошо, тогда скажите им, пусть убираются к черту. Полагаю, этот общий ответ их удовлетворит. А вам, Солсберри, советую: когда придете за подробностями, то захватите корзинку, а то в чем вы потащите домой свои останки?"
Слепой засмеялся от удовольствия.
– Эх! Люблю я этого Твена. Хорошее чувство юмора - ничего приторного.
– Хинин и собачий лай?
– Собачий лай, да и хватка тоже, - сказал слепой.
– А что вы сами думаете о человеке?
– Мало или ничего.
– И все же в общем он не так уж плох. Возьмите нас с вами. У каждого из нас свои неприятности, а мы веселимся, как мальчишки. Надо полагаться только на самого себя, или придется страдать. Ведь вы то же самое думаете? Правда? Вот и головой кивнули. Или мне показалось?
– Нет, не показалось. Похоже, что ваши глаза видят не хуже, чем у зрячего.
– Они у меня блестящие, да? Мы с вами могли бы выплакать свои глаза. Но мы этого не сделали. Вот почему я и говорю, что с нами дело обстоит не так уж плохо. Отойди от мира и не вешай носа! Все равно счастливы вы будете только тогда, когда решите, что в жизни хуже, чем сейчас, быть не может. Так ведь, а?
– Да.
– Мне для этого понадобилось пять лет. А вам?
– Около трех.
– Что ж, у вас передо мной преимущество - происхождение и образование. Это даже по голосу чувствуется - тонкий такой, насмешливый. А я начинал в парикмахерской. И там мне не повезло - несчастный случай со щипцами для завивки. Больше всего мне жаль, что не могу ходить на рыбалку. Некому сводить меня. А вам не жаль, что вы больше не можете кромсать людей?
– Нет.
– Да, вероятно, у образованных людей вообще не бывает слабостей. А вот у меня настоящая страсть к рыбалке. Не было случая, чтобы я пропустил хоть одно воскресенье, в любую погоду. Вот почему я теперь занялся резьбой. Надо иметь какой-нибудь конек, а иначе как жить? А вы будете писать о себе? Я ошибся, или вы покачали головой?
– Нет, не ошиблись. Мой конек - наблюдать жизнь.
– В свое время, может, это подошло бы и мне тоже. Всегда любил сидеть и смотреть, как река катит свои воды. Я ведь немножко и философ тоже. А вот вы нет, этого не скажу.
– Почему?
– Да так... Кажется мне, что вы чересчур уж хотите жизнь себе подчинить - в том-то и беда всех благородных джентльменов. Скажите, я не прав?
Бывший Э 299 захлопнул книгу и встал.
– Гордость, - сказал он.
– А-а!
– откликнулся слепой.
– Это первейшая ваша утеха. Так я и думал. Заходите еще, если я вам не надоел.
– И отвезти вас на рыбалку?
– В самом деле?! Отвезете?! Дайте вашу руку. Бывший Э 299 протянул руку. Слепой ощупью нашел ее...
5
– В среду поедем опять, приятель. Я вас не очень обременяю?
– Хорошо, в среду.
Держа корзинку с уловом в руке, слепой постоял у дверей своего дома, прислушиваясь к удаляющимся шагам своего нового друга, потом ощупью добрался до дивана под раскрашенным ковылем. Сунув озябшие ноги под плед, он удовлетворенно вздохнул и уснул.
А бывший Э 299 шел домой мимо обнаженных акаций и кустов сирени перед окнами маленьких домиков. Войдя в свой дом, он поднялся к себе в кабинет, сел в кресло и протянул ноги к огню. Кошка, почуяв запах рыбы, прыгнула к нему на колени.
– Филипп, можно мне войти?
– Войди.
– Вся прислуга от нас уходит. Я хотела сказать... Ты не согласился бы все бросить и поехать со мной за границу?
– К чему это внезапное самопожертвование?
– Ох, Филипп, как трудно говорить с тобой. Ну чего ты, собственно, от меня хочешь?
– Возьми половину моих денег и уезжай.
– А ты что будешь здесь делать один?
– Найми кухарку. Мы с кошкой обожаем кухарок.
– Филипп!
– Да?
– Ну скажи мне, что у тебя на душе? Ты хочешь всю жизнь оставаться таким одиноким, как теперь?
Бывший Э 299 взглянул на нее.
– Действительность ничего не значит для тех, кто никогда не смотрел ей в глаза. А я смотрел.
– Но почему...
– Дорогая Берта - ведь, кажется, так тебя зовут?
– Бог мой! Ты ужасен!
– Чем бы ты хотела, чтоб я стал, - раздавленным червяком? Чтоб я хныкал, пресмыкался перед людьми, которых презираю, и попадал из одного ложного положения в другое? Смирения моего тебе надо, так, что ли?
– Я хочу, чтобы ты был человечным.
– А разве это не так? Я настолько человечен, что скорее мир пойдет к черту, чем я приму его жалость или покорюсь ему. Оставь меня в покое. Я всем доволен.
– Неужели я ничего не могу для тебя сделать?
– Можешь: отойди от камина, не заслоняй мне огонь.
6
В темноте, на улице, перед незанавешенным окном стоят две фигуры.
– Смотри, Мэйбл!
– Тише! Он может нас увидеть. Говори шепотом.
– Окно закрыто.
– Почему он не опустит шторы, если уж ему нравится так сидеть?
В темной пустыне теряется звук.
Ни крохи, ни капли воды,
Только тьма и пусто вокруг...
– Джек, мне жаль его.
– Да он не страдает! Страдаешь, когда любишь людей. А у него есть все, что ему надо. Посмотри на него.
Огонь камина освещает неподвижное и напряженное лицо, его выпуклости и впадины, блестящие глаза и улыбку; свет падает на котенка, уютно свернувшегося на коленях хозяина. Юноша и девушка отшатываются от окна. Крепко прижавшись друг к другу, они уходят прочь, идут мимо ряда маленьких домиков.