Из сборника 'Пять рассказов'

Голсуорси Джон

– А-а, любуетесь собой?
– произнес сзади звонкий и насмешливый голос.

Быстро обернувшись, он увидел в дверях Филлис. Ее каштановые волосы пышными прядями падали на плечи. Он почувствовал какую-то томительную слабость и нечленораздельно пробормотал:

– Ох, это очень красиво!

– Что вы, ужасно неприлично! Вы хотели повидать маму?

Разрываясь между страхом и дерзостью, опьяненный запахом свежего сена, вербены и ромашки, Боб Пиллин пролепетал:

– Да... Но я рад, что ее нет дома.

Смех девушки показался

ему до крайности бесчувственным.

– Не говорите глупостей! Садитесь. Неприятно мыть голову, правда?

Боб Пиллин ответил едва слышно:

– У меня мало опыта в таких вещах. Глаза ее широко раскрылись.

– Мало опыта? Как же это может быть?

Он судорожно размышлял: "А что, если... Может быть, нужно взять ее за руку или обнять?" А вместо этого сидел с негнущейся спиной на краешке дивана. Она удобно расположилась на другом краю. На Боба Пиллина словно нашел столбняк, который иногда находит на влюбленных.

Эти дни он не раз вспоминал прошлые увлечения, когда он беззаботно болтал и даже целовался, когда девицы казались ему лишь приятной забавой, вспоминал и думал: "Так ли уж она наивна? Может быть, она хочет, чтобы я поцеловал ее?" Увы, то были минутные колебания перед очередным порывом благоговения и рыцарских чувств, и он снова подпадал под власть непонятной роковой чувствительности - такого ему еще не доводилось переживать. Филлис неожиданно спросила:

– Зачем вы знаетесь с такими противными людьми?

– С какими противными людьми? Ни с кем я не знаюсь.

– Нет, знаетесь. Один вчера даже приходил сюда. Такой, с бакенбардами неприятная личность.

– С бакенбардами?
– Боб Пиллин возмутился до глубины души.
– Мне кажется, я знаю только одного человека с бакенбардами, стряпчего.

– Вот-вот, это он. До чего противный! Маме он даже как будто понравился. А по-моему, нахал!

– Вентнор! Зачем он приходил? Не может быть!

– Нет, может! По какому-то вашему делу.
– Личико ее затуманилось. Последние дни Боб Пиллин вконец измучился, сочиняя поэму. Начиналась эта мертворожденная поэма так:

Верхом я ехал на коне,

Вдруг вижу: дева на пороге.

Дальше никак не клеилось. Этот шедевр возник, когда Боб открыл, что лицо Филлис - как апрельское утро. И то облачко, что набежало сейчас на ее лицо, было апрельское облачко, из которого вот-вот брызнет слепой дождик. Отмахнувшись от назойливо звучащих в ушах строчек, он заговорил:

– Послушайте, мисс Ларн. Филлис, послушайте же!

– Я слушаю!

– Что все это значит, зачем он приходил? Чего он хотел?

Она помотала головой, волосы ее разлетелись, и он снова услышал запах ромашки, вербены и свежего сена. Опустив голову, она прошептала:

– Мне очень не хочется, чтобы вы... мне очень не хочется, чтобы мама... Эти деньги - как я их ненавижу!
– Она всхлипнула, и у Боба Пиллина начали медленно краснеть уши.

– Послушайте, не надо... И скажите мне все, потому что...

–

Вы и сами знаете.

– Да нет же, я ничего не знаю!

Филлис посмотрела ему в лицо.

– Зачем вы обманываете меня? Вы же знаете, что мама хочет одолжить у вас денег, и мне стыдно!

Желание прибегнуть к спасительной лжи, хотя в кармане похрустывал конверт с чеком, возмущение несправедливостью, жалость, недоумение и раздражение по поводу визита и намерений Вентнора - все смешалось в душе Боба Пиллина, и он пробормотал:

– Черт меня побери!
– И, не заметив взгляда, что бросила на него Филлис из-под полуопущенных ресниц, словно говоря: "Так-то лучше!", повторил: Черт меня побери! Послушайте, Филлис, вы говорите, что Вентнор приходил по поводу тех денег, что я хотел одолжить?.. Но я и словом ему не обмолвился.

– Ну вот видите! Значит, вы все-таки хотите дать в долг.

Он схватился за голову.

– Ой, какой вы смешной сейчас! Я ни разу не видела вас растрепанным.

Боб Пиллин поднялся и стал мерить шагами комнату. Даже охваченный крайним волнением, он не удержался, украдкой посмотрел на себя в зеркало и, делая вид, будто схватился за голову, отчаянно пытался поправить прическу. Потом, остановившись, заявил:

– Допустим, я и в самом деле хотел одолжить вашей матери деньги. Что тут такого? Ведь это только на небольшой срок. Всякому могут понадобиться деньги.

Филлис сказала, не поднимая глаз:

– А почему вы это делаете?

– Потому что... потому что... А почему бы и нет?
– и кинувшись вдруг к девушке, схватил ее за руки.

Она вырвалась; в полнейшем отчаянии Боб Пиллин вытащил конверт.

– Если хотите, я могу порвать это. Я не стану давать их в долг, если вы против. Но я думаю... я полагал...

Филлис откинула голову.

– Вот именно! Вы думали, что я... Вот это и противно!

Наконец он все понял.

– Да нет же! Клянусь, я и не думал...

– Нет, думали! Вы думали, что это я хочу, чтобы вы одолжили деньги.

Она соскочила с дивана и подбежала к окну.

Значит, она решила, что ее используют как приманку! Как некрасиво вдвойне некрасиво, потому что правда. Он прекрасно знал, что миссис Ларн стремилась извлечь все, что могла, из его поклонения ее дочери, но сказал пылко:

– Какая ерунда!

Филлис молчала. Тогда, лихорадочно соображая, что же делать, он воскликнул:

– Филлис, если вы не хотите... Смотрите!
– Девушка обернулась Боб разорвал конверт пополам и клочки бросил в камин.
– Ну, вот!..

Она легонько охнула, глаза ее округлились. В порыве честности он признался:

– Это не деньги - чек! Добились своего.

Отвернувшись к огню, она медленно произнесла:

– Вам лучше уйти, пока не пришла мама.

У Боба Пиллина отвисла челюсть. Втайне он был согласен с Филлис, но пожертвовать хотя бы минуткой наедине с ней - невыносимо, и он сказал решительно: