Из сборника 'Пять рассказов'
Шрифт:
– Послушайте, давайте есть поскорее, ведь нам в половине десятого выезжать!
– Мы едем в Берри-Хэд, дружище, ты непременно должен ехать с нами.
"Поехать?
– подумал Эшерст.
– Нет, это невозможно. Мне нужно все купить и вернуться обратно". Он взглянул на Стеллу.
– Поедем с нами!
– быстро проговорила она.
– Без вас никакого веселья не будет, - прибавила Сабина, а маленькая Фрида вскочила и стала за стулом Эшерста:
– Поедем, или я дерну вас за волосы.
"Один день... только день, - подумал Эшерст.
– Надо все обдумать... Только один день". И он решительно сказал:
– Ну ладно! Оставь в покое мою гриву, шалунья.
–
Со станции он хотел послать вторую телеграмму на ферму, но порвал ее, сам не понимая почему. От Бриксэма они ехали в очень тесной коляске. Стиснутый между Сабиной и Фридой, Фрэнк касался коленями колен Стеллы. Девочки затеяли игру, и среди всеобщего смеха, шума и шуток его подавленное настроение совершенно исчезло: ему стало легко и радостно. В этот день, в который он решил было "все обдумать", он вообще ни о чем думать не желал. Они бегали взапуски, боролись, плескались в воде - плавать после вчерашнего никому не хотелось, - пели хором, играли в разные игры и съели дочиста все, что привезли с собой. На обратном пути обе маленькие девочки заснули, прислонившись к Фрэнку, а его колени снова касались колен Стеллы. Ему казалось невероятным, что всего сутки назад он никогда не видел этих трех белокурых головок. В поезде он говорил со Стеллой о стихах, узнал ее любимых поэтов и рассказывал ей о своих любимцах с приятным чувством превосходства. Вдруг она совсем тихо проговорила:
– Фил говорит, будто вы не верите в загробную жизнь, Фрэнк. Ведь это ужасно.
– Я не то что верю или не верю, я просто не знаю, что там, - в замешательстве сказал Эшерст.
– Я бы не перенесла этого, - быстро продолжала она.
– Какой смысл тогда жить?
Эшерст видел, как хмурились ее тонкие красивые брови.
– Нельзя верить только ради того, чтобы утешать себя, - снисходительно заметил он.
– Но почему человек так хочет жить в будущем, если этого нет на самом деле?
И она пристально посмотрела ему в глаза.
Эшерст не хотел обижать ее, но желание выказать свое умственное превосходство заставило его сказать:
– Пока человек жив, он хочет жить до бесконечности, - это и есть сущность жизни. Но, должно быть, ничего другого за этим не кроется.
– Значит, вы совсем не верите в евангелие?
"Вот сейчас я ее по-настоящему обижу!" - подумал Эшерст.
– Я люблю Нагорную проповедь, потому что она красива и выдержала испытание временем, - сказал он.
– Но вы не верите в божественную сущность Христа?
Фрэнк отрицательно покачал головой, и когда она быстро отвернулась к окну, ему почему-то вспомнилось, как Ник передавал ему молитву Мигэн: "Боже, благослови нас всех и мистера Эшеса". Кто еще так будет молиться за него, кто, кроме той, которая, наверно, сейчас ждет его там, у дороги? "Какой я негодяй!" - вдруг подумал он.
Несколько раз в течение вечера он мысленно повторял эту фразу, так что в конце концов он, как это часто бывает, стал почти привыкать к мысли, что он негодяй. И, странно, он не мог сказать наверное, почему он негодяй: потому ли, что не собирается вернуться к Мигэн, или потому, что все-таки хочет вернуться к ней.
Вечером играли в карты, пока детей не услали спать. Тогда Стелла села за рояль. Эшерст сидел у окна, где было почти темно, и смотрел, как ее светлая головка и гибкая шея, освещенные двумя свечами, склонялись в такт движению рук. Она играла бегло и не особенно выразительно. Но какая это была картина! Золотистые волосы светлым нимбом окружали ее головку - настоящий ангел! Кто мог сгорать от диких желаний и страстных мыслей в присутствии этой светлой девушки, похожей на серафима? Она играла шумановское "Зачем?".
В эту ночь Эшерст почти совсем не спал. Он ворочался, думал и передумывал все без конца. Уютная домашняя обстановка, в которой он жил эти дни, обаяние этой семьи целиком захватили его, и жизнь на ферме, люди с фермы, - все, даже Мигэн, казалось ему чем-то нереальным. Неужто он действительно объяснялся ей в любви, и действительно обещал увезти ее, жить с ней вместе? Его, наверно, околдовала весенняя ночь и цветущие яблони. Но весеннее это безумие могло только погубить их обоих. Мысль о том, что эту простую и милую девушку, почти ребенка, он собирался сделать своей любовницей, приводила его сейчас в ужас, хотя кровь жарко волновалась при воспоминании о ней. "Ах, что я наделал, какой ужас, какой ужас!" - бормотал он. Обрывки шумановской мелодии звенели в его распаленном мозгу, и перед глазами снова вставала спокойная светловолосая головка Стеллы, ее тонкая фигурка в белом платье и ангельское сияние рассыпавшихся волос над гибкой шейкой. "Нет, я, наверно, сошел с ума... я сумасшедший, - в ужасе думал он.
– Бедная маленькая Мигэн". "Боже, благослови нас всех и мистера Эшеса"... "Мне бы только быть с вами, только бы всегда с вами". И, уткнувшись лицом в подушку, Фрэнк не смог подавить внезапно нахлынувшие слезы. Не вернуться к ней - ужасно. А вернуться - еще того хуже...
В молодости всегда так: стоит только дать выход волнению, как оно постепенно теряет свою мучительность. Когда Фрэнк стал засыпать, у него мелькнула мысль:
"А что в сущности было? Несколько поцелуев... она забудет их через месяц!"
На следующее утро он получил деньги по чеку, но старательно избегал даже смотреть в сторону магазина, где продавалось то светло-серое платье. Вместо этого он купил для себя кое-что из необходимых вещей. Целый день он был в каком-то нелепом настроении, как будто злясь на себя. Вместо страстного томления последних двух дней наступила какая-то пустота, словно вся тоска изошла в слезах. После чая Стелла подошла к нему и, протягивая какую-то книгу, робко спросила:
– Вы читали это, Фрэнк?
Это была книга Фаррера "Жизнь Христа". Эшерст улыбнулся. Ее забота о его душе казалась ему смешной, но трогательной и вместе с тем заразительной: ему хотелось хотя бы оправдаться перед ней, если уж нельзя обратить ее в свою веру. Вечером, когда девочки вместе с братом чинили рыболовные снасти, он сказал:
– В основе всякой официальной религии, насколько я понимаю, всегда лежит идея о воздаянии - что ты получишь, если будешь хорошим. Как будто выпрашиваешь себе какие-то милости. По-моему, все это началось со страха.
Сидя на диване, Стелла училась делать морской узел на куске веревки. Она вскинула глаза:
– А по-моему, все это гораздо глубже.
Эшерсту снова захотелось показать свое превосходство.
– Вам так кажется, - сказал он, - но в нас сильнее всего именно желание получить сторицей. Вообще трудно в этом разобраться!
Она задумчиво сдвинула брови.
– Я не совсем вас понимаю! Но он упрямо продолжал:
– А вы подумайте и тогда вы поймете, что самые религиозные люди - те, кто чувствует, что жизнь не дала им всего, о чем они мечтали. Я верю в то, что надо делать добро, потому что добро само по себе прекрасно.