Из шпаны – в паханы

Сухов Евгений Евгеньевич

– Рекрут еще не назначил встречу Графину?

Камаев, казалось, был глубоко погружен в собственные мысли и слушал информатора вполуха. Фиксировал основное, а остальное отметал, как ненужную шелуху. Под расстегнутой кожанкой чекиста просматривалась бирюзового цвета рубаха. Кобуры на бедре не было, но Леший не сомневался, что револьвер находится при Камаеве. Возможно, за поясом. Или в кармане.

– Пока еще нет.

– А что так?

Леший пожал плечами.

– Это мне неведомо, Виктор Назарович, – глухо ответил он. – Но думаю, Рекрут присматривается, оценивает обстановку. Вероятно, он еще и с местными жиганами не сносился. Ждет, одним словом. Однако долго ждать он не будет. Не сегодня, так завтра о себе заявит. Непременно заявит.

Камаев окинул информатора долгим взглядом с головы до ног, затем отвернулся и снова прошел к окну. Двумя пальцами сдвинул занавеску в сторону. Леший чуть приподнялся на цыпочках, в надежде узнать, на что же все-таки взирает чекист, но кроме отраженного в стекле света уличных фонарей ничего не увидел.

Камаев долго молчал. Уркаган не двигался с места. Чтобы уйти, ему нужно было дождаться, пока Виктор Назарович отпустит его.

– Ну, а что в ваших рядах? – спросил чекист после паузы.

Леший не сразу нашелся с ответом.

– А что «в наших рядах»? – переспросил он.

– Никто не надумал еще переметнуться на сторону жиганов? – уточнил Камаев, не поворачивая головы. – Я слышал – у себя в Казани и в Ярославле Рекрут быстро воров старой формации к ногтю прижал. Многие и противиться не стали.

– У нас тут Москва, – с гордостью ответил Леший и даже слегка выпрямился. – Тут самые авторитетные «иваны» собрались. Нам под жиганов прогибаться западло.

– А под ЧК, значит, не западло?

В голосе Виктора Назаровича прозвучал неприкрытый сарказм, но Леший предпочел не заметить его. Или попросту оставил без внимания. Впрочем, Камаев и не настаивал.

– Ладно, – жестко произнес он. – С Рекрутом и дружками его казанскими я разберусь. Сегодня же и разберусь. А для тебя, Леший, у меня еще одно задание есть. Никифора Богатырева помнишь?

– Муромца-то? – информатору вновь приходилось вести беседу со спиной Камаева. Это слегка раздражало. – Как не помнить? Первый душегубец на Москве был. С Графином они сызмальства корешились. Тертый мужик. Это ж он в девяноста восьмом главного обер-полицмейстера Москвы уложил. В сквере. Сунул перо в бок, и поминай как звали...

Леший осекся на полуслове. Понял вдруг, что совсем не тех откровений ждал от него чекист. И вопрос свой не из праздного любопытства задал. О том, что Никифор-Муромец не так давно в сотрудники ЧК подался, поставив жирный крест на собственном прошлом, уркагану, конечно, было известно.

– А что с ним не так, Виктор Назарович? Вы чего об нем знать-то желаете?

– Убили товарища Богатырева, – спина Камаева напряглась. – Третьего дня в Ильинском переулке застрелили. В спину. Я хочу знать, кто?

– Так это... – информатор замялся на пару секунд. – Может, ваши? Про прошлые подвиги Муромца пронюхали и...

– Нет, – отрезал чекист. – Это не наши. Это кто-то из вашей братии с ним поквитался. И ты выясни, Леший, кто это сделал. А как выяснишь, позвони.

Последняя фраза Камаева недвусмысленно давала понять уркагану, что на сегодня он может быть свободен. Леший попятился к двери.

– Хорошо, Виктор Назарович. Я попробую. А с Рекрутом-то что?

– Это уже не твоя головная боль.

Камаев не обернулся от окна даже после того, как дверь двести тридцать первого номера закрылась с глухим стуком. Чекист продолжал все так же мрачно и сосредоточенно рассматривать освещенную улицу из-за слегка сдвинутой занавески.

* * *

Москва. Трактир «Ниглинский»

– Присаживайся, отец. Тут и поговорим, – Рекрут снял с головы «восьмиклинку» и небрежно набросил ее на конусообразный выступ спинки стула. Затем сел сам и расстегнул пальто. Подал знак половому. – А что? Место тут хорошее, тихое, уютное. Не то что у тебя в забегаловке. Там пальба одна.

Шмель усадил за стол старика-майданщика и разместился по левую руку от него. Скупо усмехнулся шутке. Резо занял место рядом с Рекрутом. Двое других жиганов, один казанский и один ярославский, расположились за соседним столиком. По сигналу Рекрута появился половой – молоденький парнишка со спутанными нечесаными волосами – и замер рядом с их столиком.

– Принеси нам винишка, малой, – не глядя, бросил ему Рекрут.

– И пожрать чего-нибудь, – поспешно добавил Шмель.

– Чего откушать изволите?

– Вот хлюст! – Шмель расхохотался и хлопнул ладонью по столу. – И где только слов таких поднабрался? «Откушать», «изволите». Я же тебе говорю, пожрать дай. Все равно что, лишь бы сытно было. Усек?

– Сделаем.

Пацан бегом кинулся в сторону кухни. Резо вынул из-под куртки «наган» и положил его рядом с собой на стол. Внимательно огляделся. Трактирчик явно не пользовался повышенным вниманием со стороны столичной публики. На любой из казанских малин контингент был куда как пристойнее. На внутреннее убранство трактира и подавно без слез не взглянешь. И главное – ни одного женского лица. Все сплошь пропитые мужицкие рожи.

– Теперь к делу, – Рекрут тем временем впился взглядом в иссушенное морщинистое лицо старика. – Надеюсь, ты уже уяснил, отец, что шутки шутить мы ни с кем не собираемся. Сам все видел. Пленных и раненных не берем. То есть не хуже красноперых в семнадцатом году работаем. А тебя я в живых оставил с единственной целью...

Старик не дал Рекруту договорить. Робко ощерив рот в беззубой улыбке, он прошамкал одними губами:

– Да уж, знамо дело, зачем пощадил. Не из доброты душевной. Никак посланьице кому передать со мной надо?