Из старых записных книжек (1924-1947)
Шрифт:
* * *
"Катя".
Он ходил в старинной большой люфовой фуражке, уже сильно потемневшей от времени.
* * *
Кто-то хорошо назвал передвижнические картины "либеральными фельетонами".
* * *
– Ах ты, нахалка-полтавка!
* * *
Варвара Константиновна Ж.
– преинтересное создание, изобразить ее дело нелегкое. Она украинка (из Харькова или из-под Харькова). Художница. Училась музыке. Поет. В молодости была, вероятно, красива. Да и сейчас, когда молодость уже за спиной, находятся ценители и поклонники ее красот. Нынешний муж ее Михаил
А кумир его, действительно, похож на вылитого из бронзы идола. Гигант. В плечах косая сажень. Лицо цвета красной меди. Губы накрашены, и над ними, как и на подбородке, - пепельно-серый пушок. Волосы - должно быть, не крашенные еще - цвета воронова крыла. Челка или чубчик - тоже будто из чугуна вылитые: хочется пощелкать по этому чубчику пальцем и услышать, как звенит металл.
* * *
Твердила Иванович и Зубрила Петрович.
* * *
– Сколько вашей девочке?
– Два годика.
Почему "годика"? Ведь в этом возрасте год - целая вечность. Это уж потом, много позже, "годики" начнут мелькать, как столбы верстовые.
* * *
Рано утром. Коридор коммунальной квартиры. Молодой женский голос за дверью:
– Утро у Образцовых началось с ругани. Это хорошая примета.
* * *
Помянутая выше Варвара Конст. Ж.
– в молодости страстно любила птиц и всяких маленьких зверьков (кроликов, белок, хомяков). Очень интересно, увлекательно рассказывает она о своих четвероногих и пернатых питомцах, в частности о том, как прирученная, одомашненная ею ворона (или сорока) воровала у соседей-дачников кольца, деньги и тому подобное и как Варвару Конст. обвинили в том, что она будто бы специально дрессирует на это своих птиц.
Она же - страстная любительница и рассказчица всяких "таинственных историй" и семейных мелодрам. Она давно нигде не служит, по утрам иногда "пишет маслом". Стены их большой комнаты увешаны ее шедеврами, это сплошь наивная мазня, натюрморты, собачки, женские головки, списанные с дешевых дореволюционных открыток. Единственный поклонник Варвары Константиновны и ценитель ее таланта - ее муж.
Варвара Константиновна - общественница. Натура деятельная, кипучая. Она и в жакте, и в избирательной комиссии, и - почему-то - в совете жен фронтовиков, хотя муж ее никогда фронтовиком не был. Может быть, был другой - тот, который попал под трамвай?
В прошлом году за свою общественную деятельность Варвара Константиновна получила орден - "Знак Почета". Вероятно, она существо небесполезное, много делает нужного, в частности для детей-сирот, но любит об этом говорить больше, чем позволяет самая скромная скромность.
Хвастливость ее и наивное тяготение ко всему громкому и мало-мальски известному иногда выглядит почти трогательно.
По первому (или второму) мужу В.К. в отдаленном родстве (вернее, свойстве) с В.Я.Шишковым. Рассказывала мне что-то о вдове Шишкова Клавочке.
– Мы с ней, между прочим, большие приятельницы.
– Да? А давно вы с ней знакомы?
– Давно ли? Как вам сказать. Мы на кладбище с ней познакомились, когда Вячеслава Яковлевича хоронили.
А разговор у нас шел месяца полтора спустя после смерти Шишкова.
– Я, между прочим, со многими писателями знакома. И с женами их. Жену Новикова-Прибоя тоже очень хорошо знаю. Тихонова Николая Семеновича тоже знаю.
– А с Николаем Семеновичем вы где познакомились?
– Где? Представьте себе - тоже на кладбище.
* * *
Жила на свете старуха. Восемьдесят два года просидела она в своей деревне, за околицу редко выходила.
Но вот вырастила сына, сын уехал на войну, отличился, получил большую должность в Ленинграде, женился, выписал к себе мамашу. Мамаша со своими узлами и корзинами доехала благополучно... В Питере встретил ее сын, уже немолодой человек в кожаном. Вот тут я их своими очами и лицезрел. Носильщика сын, понятное дело, не взял. Шел нагруженный узлами и корзинами. А сзади, задыхаясь, тоже нагруженная до отказа, тащилась мамаша. Охает, стонет, задыхается и говорит нараспев:
– Ох, Коленька, не могу, скоро ли квартера-то!
– Да что вы, мамаша. Стыдитесь! Мы еще с вокзала не вышли.
* * *
Мальчишка балагурит:
– Товарищ начальник, крыса попала в чайник! Разрешите доложить: куда крысу положить?
* * *
Девочка:
– Не люблю радио. Музыка еще ничего, а то начнут: "Министр просвещенных сил"...
* * *
В переулке у ворот мальчики лет по десять-одиннадцать на коньках. Из ворот выходит маленькая невзрачная девушка с авоськой.
– Пошла! Пошла! Видали?
– громко зашептались ребята. В их срывающихся голосах - восторг.
– Кто это?
– спрашиваю.
– Вы что - не знаете? Это Малькова Оля.
– У нее орден Красной Звезды.
– Она сто пятьдесят раненых спасла.
– Ага! А ей только двадцать лет, кажется...
* * *
"Путеводная звезда"
В лимитном продовольственном магазине встретились Он и Она.
Она - некогда известная опереточная певица, ныне уже весьма в летах, но еще сохраняющая (не без усилий и не без помощи косметики) красоту; с подчерненными ресницами, с напудренным до синевы, пористым, как наперсток, носом, в облезлых мехах, небрежно накинутых на костлявые плечи, в черной муаровой шубке.
Он - семидесятилетний, высокий, бритый, с глуповатыми, навыкате, глазами, - когда-то известный поэт, печатавшийся рядом с Блоком и Бальмонтом, а теперь известный лишь служащим Литфонда и завсегдатаям писательского клуба, где он бывает почти каждый вечер и где очень часто тоже почти ежедневно - выступает с длинными скучными речами. Всякий раз, когда он поднимается на трибуну, ему приходится слышать, как в зале спрашивают: "Кто это?"
Живет он главным образом пайками своими: продает, выменивает, комбинирует... Работает "в шефском порядке" на каком-то заводе, ведет литературный кружок. Но большую часть времени убивает он на хлопоты о своем юбилее, который должен состояться в этом году и о котором, кроме него, никто на всем белом свете не вспоминает.