Из старых записных книжек (1924-1947)
Шрифт:
В больнице.
– Бабушка, вы мокроту не глотайте. Вы - в баночку.
– Ну, что ж. Буду. Послушание поче поста и молитвы.
* * *
Ленинград.
Сижу на лестнице, жду Лялю. Маленький мальчик кричит с лестницы в окно - во двор, старшему брату:
– Вовка, иди домой!
– Зачем?
– Бабушка зовет!
– Не пойду.
– А мы ЧЕГО-ТО банку с бабушкой открыли.
– Ладно, иду! Не ешьте!
* * *
Джамиль Мордам-бей.
* * *
–
* * *
Старик - мальчику:
– Шмотри у меня - по заднишке получишь.
* * *
"Небее неба славянская девушка".
Вел.Хлебников
* * *
"Влада худесников и неимеев, бедесников трудоты".
"Неимеи всех длин, соединяйтесь!"
Он же
* * *
У него же - эмигранты:
"Самогнанцы в даль, в чужбу"...
* * *
– Какой сегодня фильм?
– "Путешествие таракана вокруг стакана".
* * *
Меня крестили в Троицком Измайловском соборе - там, где венчался с Анной Григорьевной Ф.М.Достоевский.
* * *
В деревнях Ленинградской области немцы платили 400 граммов "натурального печеного хлеба" за каждый донос на партизан.
* * *
"Катя".
Рахмановы торговали мешками - старыми и новыми - в Калашниковских складах. Клим Федотович ходил поэтому всегда в сером пальто.
Некто сказочно разбогател на торговле старыми мучными мешками (на мучной трухе).
* * *
"Катя".
Осьминкин держал мелочную лавку и ренсковый погреб на Фонтанке у Египетского моста. Кроме того, у него было пять или шесть лавок на отчете, то есть таких, где хозяйничали приказчики, отчитываясь перед ним ежемесячно. В лавке пекли пироги. Покупали их главным образом катали с барок, которые стояли в те времена на Фонтанке в два ряда. Барки - с камнем, тесом, дровами (для Экспедиции заготовления государственных бумаг).
Дочь Осьминкина Паша-лавочница. Катя с ней одно время дружила. Чем-то были похожи.
* * *
Ваня любил ходить в лавку к Осьминкину - месить квашню.
* * *
Имели булочную. Сами не пекли, а торговали скупным товаром, то есть покупали булки у других. Торговали еще кофеем. Жарили и мололи. Большие стеклянные банки. В лавке дурманящий запах кофе и венской сдобы.
* * *
Толстая собачка - словно кашей начинена.
* * *
Пропал, как немец под Сталинградом.
* * *
Детский дом в эвакуации. Девочки достали картошку, сварили. Ищут соль.
– Соли нема!
– Вот соль. Нашла! Только "английская" написано.
– Нехай
* * *
Тетя Тэна угощает:
– Съешь бараночку.
– Нет, благодарю, тетя Тэна, сыт.
– Съешь! Перед сном полезно. А то цыгане приснятся, как говорят.
* * *
Из рассказов тети Тэны.
Нянька Елизавета приходит:
– Дети, дети. Говорят, у нас наследника мешочком ударили! (Это про будущего Николая Второго.)
* * *
Из рассказов тети Тэны.
У Муравлевых, к которым она в детстве ездила гостить, пол был выкрашен под паркет, а середина его - под ковер.
Мыли пол квасом.
* * *
Тетя Тэна:
– Был у нас знакомый Пушкин. Так его даже не хотелось называть Пушкиным.
* * *
– Платье у нее такого цвета, как на другой день кисель бывает.
* * *
Эпиграф к "Кате".
"Ох, времени тому!"
Протопоп Аввакум
(Тетя Тэна, старообрядка, произносит: Аввакум.)
* * *
Покойный Василий Васильевич однажды сказал:
– Эх, на мои бы плечи да голову Фирс Иваныча.
Фирс Иванович - его компаньон по колбасному делу.
Плечи у Василия Васильевича были, действительно, хороши.
* * *
– Пока вы ездили загорать на Южный берег Крыма, моим пристанищем был южный берег Обводного канала.
* * *
Волково кладбище. Жестяной самодельный крестик. Дощечка со стихами:
Тихо, деревья, не шумите,
Мово Пашу не будите
Под зеленым бугорком
Спи, родной мой, вечным сном!
* * *
Рассказывала тетя Тэна.
В молодости был у них домашний врач - доктор Струпов. Он почему-то прописал тете Тэне есть горох и студень.
– Он вообще был странный доктор. Любил гладить больных по рукам.
– Небось только женщин, тетя Тэночка, и только хорошеньких?
– Да ну тебя! А впрочем - да, Михаила Иваныча он не гладил.
* * *
Вечером на улице Каляева. Стриженый мальчик, влюбленный конечно, проводил до подъезда двух девушек. Попрощался, пошел, оглянулся:
– Ляля!
Вернулся, сказал что-то, опять пожал руки и - пошел покачиваясь, радостный и счастливый до того, что завидно было смотреть.
* * *
На Охте. Трогательная надпись - большими черными каракулями по забору:
"Мы отстояли наш Ленинград - и мы его восстановим".
* * *
Столяр:
– Неужто у вас в доме одни писатели живут?
– Да, одни писатели.
– Гм.
– А что вас удивляет?
– Да вот - не могу, вы знаете, представить дом, где бы, скажем, одни столяры жили.