Из воспоминаний сельского ветеринара
Шрифт:
Однако Тристан еще не выкинул белого флага.
— Мистер Гул, — произнес он ледяным тоном. — Вы меня огорчили.
— А?
— Я сказал, что очень огорчен. Я полагал, что в подобных обстоятельствах вы займете иную позицию.
Полицейский и бровью не повел. Он взял карандаш.
— Я, мистер Фарнон, нахожусь при исполнении служебных обязанностей и соблюдаю свой долг. Начнем с вас. — Он аккуратно записал первую фамилию и посмотрел на Тристана. — Адрес, будьте добры.
— Мне кажется, — сказал Тристан, словно не слыша, — про Джули вы напрочь забыли?
— А
— Насколько мне помнится, — продолжал Тристан, — мистер Хэрриот просидел с Джули чуть ли не всю ночь, когда она щенилась. И без него вы наверняка бы потеряли не только щенят, но и Джули. Да, конечно, было это несколько лет назад, но я все отлично помню!
— То само по себе, а это само по себе. Я же вам объяснил, что выполняю свои обязанности. — И он обернулся к служащему управления водными ресурсами.
Тристан бросился в новую атаку.
— Верно, но ведь вы все-таки могли бы выпить с нами в такой вечер, когда мистер Хэрриот во второй раз стал отцом. В некотором смысле повод ведь тот же.
Мистер Гул опустил карандаш, и его лицо смягчилось.
— Джули и теперь молодцом.
— Да, я знаю, — заметил я. — Для своего возраста она в поразительной форме.
— А одного из тех щенков я себе оставил.
— Знаю. Вы же меня к нему пару раз вызывали.
— Верно… верно… — Он приподнял полу мундира, сунул руку в брючный карман, извлек большие часы и воззрился на циферблат. — Что ж, я, собственно, уже с дежурства сменился. И могу с вами выпить. Только прежде в участок позвоню.
— Отлично! — Тристан прыгнул к бочке и наполнил кружку до краев.
Вернувшись в погреб, мистер Гул торжественно поднял ее:
— Желаю малютке всего наилучшего! — И сделал огромный глоток.
— Благодарю вас, мистер Гул, — сказал я. — Вы очень любезны.
Он сел на нижнюю ступеньку, каску положил на ящик и снова припал к кружке.
— Надеюсь, обе они чувствуют себя хорошо?
— Да, прекрасно. Еще кружечку? Поразительно, как скоро он забыл про записную книжку, и ко всем нам вернулось веселое настроение.
— Ух и жарища тут, — некоторое время спустя объявил мистер Гул и снял мундир. Этот символический жест смел последние барьеры.
Однако прошло еще два часа, но никто толком не опьянел. За исключением мистера Гула, блюстителя закона и порядка. Мы много смеялись, вспоминали всякие случаи и просто пребывали в чудесном расположении духа, но он стадия за стадией переходил в состояние глубокого опьянения.
Сначала он пожелал, чтобы его называли просто по имени без всяких там «мистеров», затем впал в слезливую сентиментальность и рассыпался в восторгах по поводу чуда рождения как у людей, так и у собак, но заключительная стадия оказалась более грозной — он стал задирист.
— Джим, выпьешь еще! — Был это не вопрос, но требование: долговязая фигура, слегка покачиваясь, наклонилась над краном и подставила под него кружку.
— Нет, спасибо, Хьюберт, — ответил я. — С меня хватит. Я ведь начал много раньше!
Он замигал, направил пенную струю в собственную кружку и сказал:
— Тогда ты подлый предатель, Джим. А я подлых предателей на дух не терплю…
— Уж извини, Хьюберт, — я изобразил покаянную улыбку, — но с меня хватит, да и вообще половина третьего. Пора по домам.
Я, видимо, выразил общее мнение, потому что остальные дружно поднялись и направились к лестнице.
— По домам? Это как же так — по домам? — Он испепелил меня негодующим взглядом. — Что это с тобой? Время еще детское! — И он возмущенно запил эту сентенцию большим глотком пива. — Сам приглашаешь человека выпить и сию же минуту — по домам? Нехорошо, Джим!
К нему бочком подскочил Редж Уилки, источая ласковую благожелательность, обрести которую можно, лишь в течение тридцати лет выпроваживая заартачившихся клиентов.
— Ну, ну, Хьюберт! Мы отлично посидели, все тебе были рады, а теперь пора баиньки. Где твой мундир-то?
Полицейский что-то сердито бурчал, но мы облачили его в мундир, нахлобучили ему на голову каску, и он покорно позволил нам втащить его по лестнице в темный зал. На улице мы водворили его на заднее сиденье моей машины между Тристаном и Алексом, а Клифф сел рядом со мной.
Редж подал мне в окошко бумажник, исхудавший до полного истощения, и мы покатили по спящей улочке к рыночной площади, где в полной пустоте под фонарем маячили две одинокие фигуры. С екнувшим сердцем я узнал инспектора Боулса и сержанта Рострона, наше полицейское начальство. Они стояли, стройные, подтянутые, и, заложив руки за спину, пронзительно оглядывали все вокруг. Да уж, эти никому спуску не дадут!
От внезапного вопля за спиной я чуть не врезался в ближайшую витрину. Хьюберт их тоже увидел!
— Сукин сын, Рострон! — взвыл он. — Я его, подлюгу, ненавижу. Столько лет надо мной измывается, так я ему сейчас все выложу, что о нем думаю!
Послышалась возня, пискнуло опускаемое стекло, и полицейский Гул громовым голосом начал свою инвективу:
— Ах ты, сукина подлюга…
Меня оледенили страшные предчувствия.
— Заткните ему рот! — крикнул я. — Ради бога, заткните…
Но мои друзья меня предвосхитили, и тирада Хьюберта внезапно оборвалась: они сдернули его на пол и навалились сверху. Когда мы поравнялись с роковой парой, Тристан уже плотно сидел у него на голове, и снизу доносилось лишь неясное пыхтение.
Инспектор с улыбкой кивнул мне, а сержант дружески откозырял. Не надо было пополнять ряды ясновидцев, чтобы прочитать их мысли: мистер Хэрриот возвращается с еще одного ночного вызова. Этот молодой ветеринар работает не за страх, а за совесть.
Но позади меня на полу извивался их сослуживец, и мне полегчало, только когда мы свернули за угол. Впрочем, за эту минуту воинственность Хьюберта поугасла, и он перешел в стадию сонливости. Когда мы его высадили, он мирно и даже довольно твердой походкой направился через палисадник к своей двери.