Из воспоминаний
Шрифт:
Советская печать, к счастью, полностью игнорирует мое существование и мои книги. За последние десять лет я лишь дважды видел упоминание о себе в печати. В первый раз это было в 1971 году в газете «Вечерняя Москва». В статье о краже книг в Ленинской библиотеке содержался намек, что Рой Медведев если и не крадет сам книги из библиотек, то охотно принимает их в подарок. По этому случаю у меня был даже устроен тщательный обыск. Правда, во всей моей библиотеке была обнаружена только одна книга с каким-то библиотечным штампом, стоимостью в 90 копеек. Заодно с этой книгой был «изъят» и увезен весь мой научный архив.
Второй раз совсем недавно я обнаружил свое имя в книге чехословацкого журналиста Томаша Ржезача «Спираль измен Солженицына». В этой книге, полной всякого рода сознательных искажений и
Иное дело устная пропаганда. Здесь, как я могу судить, мне и моему брату уделяется немало внимания. Еще в 1970 году на семинаре в Черемушкинском райкоме партии лектор Г. Н. Чистяков утверждал, что я размножал рукопись «К суду истории» в десятках экземпляров в машинописном бюро своего института. Эта рукопись готовится к печати издательством «Посев» в ФРГ с антисоветским предисловием. Мне будто бы показали это предисловие, но я ответил, что не передавал «Посеву» свою рукопись, но буду рад, если ее там опубликуют. Среди слушателей Чистякова была и моя жена, но он этого не знал.
Между тем ложь, преподносимая Чистяковым, была весьма знаменательна. Конечно, я не размножал своей рукописи, да в моем институте не было вообще машинописного бюро. Еще осенью 1969 года я переслал рукопись в США и заключил через друзей формальный договор с издательством «Кнопф». Возможно, что издательство «Посев», не зная об этом, готовило к изданию какой-то первоначальный вариант книги. Именно так было с книгой моего брата «Подъем и падение Лысенко». За несколько месяцев до одобренного им американского издания книги, ее ранняя версия была опубликована «Посевом». Однако в моем случае издательство «Кнопф» опередило непрошеных конкурентов.
Позднее на семинаре международников в Москве некто Власов призывал вести решительную борьбу с такими авторами, как Солженицын и Медведев, которые явно «не в своем уме». На вопрос, почему нас не арестуют, Власов с сожалением ответил, что для этого нет еще веских юридических оснований.
Совсем недавно в одном из установочных идеологических докладов было сказано, что за границей часто выступает в печати «некий советский историк Медведев, которого западная пропаганда цитирует так же охотно, как и Солженицына, Амальрика и Буковского». Докладчик пояснил, что этот московский историк является на самом деле бывшим белорусским полицаем, еще в 1944 году бежавшим на Запад и лишенный затем советского гражданства. Его подлинное имя Роман Медведев, хотя он переделал свое имя на английский лад. Докладчик все же не сказал, какое английское имя присвоил себе этот бывший немецко-белорусский полицай.
Я привожу здесь лишь отдельные известные мне примеры. Чаще всего говорят, что я эмигрировал в Израиль или в Англию. В последнем случае меня путают с братом, который, впрочем, также не эмигрировал, а был лишен советского гражданства во время годичной научной командировки. Некоторые из лекторов говорят, что я был уволен из Академии педагогических наук за злоупотребления. Кое-где вновь выплывает вопрос о «воровстве книг». Между тем я ушел с работы по собственному желанию и с наилучшей характеристикой. Возможно, докладчики путают меня с вице-президентом Академии педагогических наук А. Маркушевичем, который, действительно, был наказан и отправлен на пенсию за скупку краденых книг и архивных документов.
В издательстве «Просвещение», где я работал несколько лет в главной редакции, один из докладчиков сказал, что Рой Медведев является членом московского сионистского комитета и нигде не работает, так как получил миллион долларов наследства. К сожалению, я не получал никакого наследства. Но я теперь очень внимательно просматриваю все сообщения «Инюрколлегии» о беспризорных наследствах и поиске наследников.
Решение посвятить жизнь общественным наукам и политике я принял еще в шестнадцать лет и никогда не менял. Я получил философское образование, но много лет работал учителем истории и директором школы. Эта работа дала мне многое для понимания людей и мотивов их поведения. Конечно, тридцать лет назад я не был диссидентом. Но и тогда я видел, что действительность вокруг меня содержит немало доброго и хорошего, но также много зла и неправды. Теперь я вижу мир в основном таким же. Я убедился лишь в том, что в мире оказалось больше неправды и зла, чем я видел в молодости. Но в нем оказалось также больше добра и правды, чем это я видел в юности. И это делает меня оптимистом.
В книге «Бодался теленок с дубом» А. Солженицын писал: «Жизнь научила меня плохому. Плохому я верю больше». У меня другой опыт. Конечно, и я видел в жизни немало плохого, хотя и не провел, как Солженицын, многие годы в сталинских лагерях. Но я старался все же учиться у жизни не плохому, а хорошему. И хорошему в жизни и в людях я продолжаю верить больше, чем плохому.
Среди диссидентов есть люди, которые относятся ко мне и Жоресу с раздражением, порой даже с озлоблением. Многие из них, никогда не встречаясь со мной, видят во мне чуть ли не личного врага. Но у меня самого нет в нашем движении личных врагов. Есть, конечно, немало людей, с мнением которых я не согласен и методы которых вызывают у меня возражения. Однако нет в любом из направлений нашего демократического движения людей, несчастью которых я бы радовался и неудачи которых доставляли бы мне удовлетворение. Я не согласен с известным евангельским изречением насчет правой и левой щеки. Но мне глубоко чужда и библейская заповедь: «око за око».
Я пишу и печатаю только то, что думаю. Но не всегда все, что думаю. Надо ведь оставить кое-что и на будущее.
Чаще всего меня называют «социалистом», «марксистом», «еврокоммунистом» или «евромарксистом», реже «ленинцем» или большевиком. Иногда пишут обо мне как о каком-то «джефферсоновском ленинисте» или «сталинисте с человеческим лицом». Меня называли также «хрущевистом», «коммунистом брежневского толка». Без существенных оговорок я соглашаюсь лишь с первым определением. Я считаю, что персонификация идейных, научных и этических течений, вполне естественная на первых порах как признание заслуг основателя того или иного учения, не может продолжаться вечно. Учения, которые сохраняют имя своего создателя, постепенно превращаются в религию или в догматизированный свод моральных правил (конфуцианство, магометанство, христианство, гандизм). Научные направления или учения (дарвинизм, менделизм, марксизм, коперникианство) должны сливаться с соответствующими науками (биология, социология, астрономия, политэкономия, философия), и им незачем присваивать те или иные имена. Поэтому сам я называю себя социалистом, т. е. сторонником социализма, а не приверженцем социал-демократической партии. Я не буду вдаваться здесь в рассуждения о том, каким я представляю социализм.
Свою первую статью я опубликовал в 1957 году, хотя писал на разные темы и до этого. С тех пор сделано немало, хотя и меньше, чем я хотел бы сделать. Но мой брат геронтолог, а жена – врач, и потому я надеюсь поработать в исторической и политической науках еще пятнадцать-двадцать лет.
Некоторые из вновь объявившихся диссидентов странным образом выражают по этому поводу свое недовольство. Так, например, известный историк М. Гефтер, проработавший много лет в Институте истории АН СССР и только теперь, выйдя на пенсию, решивший попробовать свои силы на трудной стезе диссидентства, писал недавно, имея ввиду содружество диссидентов: «А в этом доме братья Медведевы не последние. Напротив. Они из первых, и не только по времени. Нет, это уже давно не двое молодых людей, смело и деятельно вступивших на тернистую почву инакомыслия. Теперь это без малого учреждение, причем весьма заметное и как будто влиятельное. Оно пишет и свидетельствует. Оно на страницах прессы, на приемах в посольствах, оно раздает интервью и политические прогнозы. Из него систематически выходят реестры направлений с точным определением кто, где… С учреждения и спрос другой, чем с неоперившихся новичков. Тут уже мерка иная». [138]
Имея в виду меня и Жореса, М. Гефтер пишет даже о «сплоченном семейном Олимпе» и даже о якобы «наивной и бесстыжей демонстрации самодельных эполет». Оставим на совести М. Гефтера эту весьма неожиданную для маститого историка демонстрацию столь ожесточенной озлобленности, которая сочетается у него с призывом сплотить воедино все демократические силы в нашей стране. Что собственно не нравится ему в деятельности нашего с Жоресом «семейного учреждения»? А прежде всего то, что наши политические прогнозы никак не совпадают с политическими прогнозами самого Гефтера и его единомышленников. Мы с Жоресом все же смотрим на будущее нашей страны с некоторым оптимизмом.