Из записных книжек 1925-1937 гг.
Шрифт:
Наш командир – человек суровый, никакой улыбки в пушистых усах не скрывается.
Я тоже хочу сидеть на мокрых садовых скамейках и вырезывать перочинным ножом сердца, пробитые аэропланными стрелами.
На скамейках, где грустные девушки дожидаются счастья.
Вот и еще год прошел в глупых раздорах с редакцией, а счастья все нет.
Стало мне грустно и хорошо. Это я хотел бы быть таким высокомерным, веселым. Он такой, каким я хотел быть. Счастливцем, идущим по самому краю планеты, беспрерывно лопочущим. Это я таким
Почему, когда редактор хвалит, то никого кругом нет, а когда вам мямлят, что плоховато, что надо доработать, то кругом толпа и даже любимая стоит тут же.
В тот час, когда у всех подъездов прощаются влюбленные.
Печальные негритянские хоры.
«Как тебе не стыдно бить жену в воскресенье, когда для этого есть понедельник, вторник, среда, четверг, пятница и суббота.
Как тебе не стыдно пить водку в воскресенье, когда для этого есть понедельник, вторник…
Как тебе не стыдно…»
Минск. Листья буфетной пальмы блестят, как зеленая кровля. Плитчатый одесский тротуар.
Столовая в Пуховичах, в сельскохозяйственном техникуме. Голубая комната, потолок, оклеенный обоями. Домашние кружевные занавески.
Дом со свежим лиловым цоколем недалеко от Пуховичей.
Грех Немезиды [30] .
Левин съедает завтрак командующего.
Ильфа и Петрова томят сомнения – не зачислят ли их на довольствие как одного человека.
30
В древнегреческой мифологии богиня справедливости и возмездия.
– У меня есть с собой вещества, – сказал фотограф.
Трехкотельная кухня. Один – для супов, второй для каш и пилавов, окружен глицериновой рубашкой, чтобы не подгорали (оба имеют топки), третий – для сладкого. Духовые помещения для утвари – противней, мясорубок, эмалированных мисочек – зависть домашних хозяек.
Прошла повозка с одетыми в зеленые чехлы медными трубами.
Внутренность танка. Вдоль стенок аптечные полки со снарядами.
Два близнеца – Белмясо и Белрыба.
Детская любовь к машине. Уверенность в том, что она может сделать все.
В соседней комнате внезапно поссорились врачи.
Ночью раскрылась дверь, показался комендант с крысоловным фонарем, кинул тюфяк, и на него молча бросился на постель и, видимо очень разозленный, сразу заснул.
Парикмахер с яркими зелеными петлицами.
Инспектор питания.
Бронепоезд (скульптура ранних
Заяц считал, что вся атака направлена против него.
При виде танка самая хилая колхозная лошадь встает на дыбы.
Бронепоезд, декорированный зеленью.
Молодой командир, длинный, тонкий, ремни скрипят.
Атака танков через картофельное поле. Пушечные выстрелы. Поворот на пулеметы.
Атака пехоты на солнечной опушке.
– В уставе написано! – сказал он гневно.
Член Реввоенсовета сказал, что у меня вид обозного молодца.
Кладбище. Кресты, увешанные полотенцами и какими-то расшитыми фартучками.
Командир бронепоезда (бепо), похожий на Зощенко.
Фадеев, человек нерасторопный, наконец дорвался до атаки и солнца. Но тут ему в рамку попал режиссер. И Фадеев ужасным голосом закричал: «Назад!», так что атакующие остановились и стали оглядываться.
– Это не вам, – сказал Фадеев. И разрешенная кинооператором атака продолжалась.
Дождь капает с каски, как с крыши, и стучит по каске, как по крыше.
Ходил в тяжелых сапогах, как на лыжах, не подымая ног.
Все прячутся, будто от солнца, под разными кустиками. А на деле все готовы в любую минуту броситься.
Молодые люди в черных морских фуражечках с лакированными козырьками и их девушки в вязаных шапочках, ноги бутылочками.
1933–1934
Работа в литгазете. Длина критических статей. Пишите короче, вы не Гоголь.
Сюжетность. Она исчезла. Нельзя найти человека, который мог бы написать рассказ. Чего недостаточно? Не хватает ему места или дарования?
Самое смешное – 2 листа о том, что надо писать коротко.
За здоровое гулянье.
Дело обстоит плохо, нас не знают. Один читал отрывок в журнале «30 дней». Если читатель не знает писателя, то виноват в этом писатель, а не читатель.
Так кончилась жизнь, полная тревог… Несколько человек у пустынного берега…. На пыльном откосе автомобиль. Шофер Энвер-бея.
Ничего не видно, ничего нельзя разобрать. Лавочки, лавочки, печальные кафе, старики читают газеты хозяина. Девушки подплывают к кораблю.
По порядку. Консул. Мои привилегии. Пешком, глаза падают на витрины. Солнечные ювелирные витрины. Ая-София, Султан-Ахмет, Игла Клеопатры. Надо купить альбом стамбульский. Свет Ая-Софии, мир чуждый всему миру. Синие своды Султан-Ахмета. Вас все хотят обмануть и обманывают.
На крейсере тихо и жизнь равномерна…
Любопытства было больше, чем пищи для него.
Босфор утром. Города у воды, города, спящие над водой. Некий, уверенный в себе англичанин. Лоцман хотел заработать, но крейсер прошел мимо.