Из записных книжек. 1957–1989
Шрифт:
«Мы на пороге нового отношения к единомыслию. Нам все менее потребны полчища единомышленников – нам все более необходимо сейчас интеллектуальное многообразие».
«– Но вы допускаете, что возможно такое содержание, которое не может быть выражено в реалистической форме?
– Да. Знаете, какое это содержание? Это есть российское обормотство. Его нельзя
«…в ее улыбке читалась меланхолия человека, который не может позволить себе забыть о необходимости соблюдать приличия».
«…очень мудро говорил король Людовик (XI – А. Ш.): когда шествует гордыня, следом за ней следуют бесчестье и убыток».
«– Если бы они (цензоры. – А. Ш.) знали, что за мысли скрыты в вашей музыке!».
«Учёный должен быть достаточно ленив, – объяснил мне Зубр. – На этот счёт у англичан есть прекрасное правило: не стоит делать того, что всё равно сделают немцы».
«…все шло хорошо, пока одна… (б…? – А. Ш.) не сказала, что стоит десять лет в очереди на квартиру и не может из-за этого иметь детей. Да пусть она еще сто лет стоит в этой очереди, пусть сгниет в ней за то, что сказала об этом американцу».
«А отчего… поле так скушно лежит? Неужели внутри всего света тоска, а только в нас одних пятилетний план?».
С приближением холеры к Петербургу усилились волнения народа, который «по обыкновению верит разным нелепым слухам, будто вовсе нет холеры, но ее выдумали злокозненные люди для своих целей и т. п. Кричат против немцев лекарей и поляков, грозят всех их перебить».
«Не надо принимать выбор, который навязывает дьявол:
«Девятнадцатый век стал самым протяженным в истории: он начался в семьсот восемьдесят девятом году в Париже и кончился в девятьсот семнадцатым в Петрограде».
«.. глупых ни сеют, ни жнут, ни в житницу не собирают, но сами себя родят».
«Как известно, чем более высокое положение занимает человек, тем меньше написано на его дверной табличке».
Детский альбом
Сережа:
– Ма-а-а-кий… (Маленький).
– Ба-а-а-той… (Большой).
– Тять тута и титай… (Сядь тут и читай).
Сережа на даче у Котляровых с бабушкой и няней. Дерутся соседские кошки. Сережа:
– Глупые кошки! Чего дерутся? Чего не поделили?
Сергей несет конфеты в детский сад:
– Я возьму две: одну – Вове, одну – себе. Или нет, лучше четыре: две ему, две мне.
– Возьми шесть конфет, – говорит Ина. – Как ты их поделишь?
Шесть разделить на два – это уже сложнее…
– Я две отдам Вове, две – себе, остальные раздам ребятам!
В Переделкино, в гостях у Юхновских. Сергей залез на стол, врытый в землю, ходил по нему, рассуждал и… свалился. Больно ударился, расшиб коленку, но не заплакал, а поднявшись, сказал:
– Как летел – земли не видел…
Сергей услышал, что черепаха живет двести лет, а человек – много меньше:
– Черепаха медленно ходит, вот она и долго живет, а человек быстро ходит… А почему если медленнее ходит, то дольше живет?
Витя:
– Не ходите в Маку (Москву), там дозь идет…
– Улинька! (Улица)
– К'аватинька! (Кроватка)
– Папа, я т'амвайчик нашел!
– Как дам а-та-та!
– Не бу-у-у-ду…
– Витя, не кусай Сережу! Кусай лучше яблоко, миленький…
Витя покушал и, чтобы окончательно утвердить его в этом, я сказал:
– Теперь покорми ежика.
И дал ему кусочек хлеба.
Витя отошел, но скоро вернулся: