Из записок районного опера
Шрифт:
За ближайшим же углом Хрюша — мигом перестала изображать непонятно куда волочимую жертву ментовского произвола, защебетала приветливо, накрутила на мои оттопыренные уши пару макаронин, мельком поинтересовалась, а зачем подходил-то я?..
Полминуты не мог вспомнить: а и верно, зачем я подчаливал?.. Так и не вспомнив, что это она же сама меня и подманила, для отмазки забубнил что-то насчёт кражи в Яснополянском переулке: «Ты давала наколку на Шурика Нексмеянова, а он, оказывается, умер ещё в прошлом году…», и всё такое. Она, довольная (никаких новых её пакостей пока что не разоблачено мною!), рассмеялась: «Бог с Вами, гражданин начальник!.. Я ж
Со стыдом — припомнил, что и в самом деле, этот фуфлон Зинка мне уже совала, Дожился: уж и не помню, какие враки выслушивал от агента пару дней назад!.. Чёрт, надо было сегодня к ней не подходить… пробежал бы мимо беседки, и сейчас там как раз увлечённо чистили б ей рыльник!..
…А она — вовсю поёт соловьём!.. И уже вдохновенно толкает новую лажу насчёт разбойничьей группы, на след которой она будто бы вышла недавно. «Надо ш и р к и срочно к у б о в пять, тогда выведаю побольше…»
Мы как раз проходили мимо булочной. Там стояла большущая очередь (как раз — канун Пасхи, всю муку хлебозаводы кинули на куличи, и с хлебом возникла нехарактерная для последних лет напряжёнка).
Извинившись передо мною, Зинка на минуточку отлучилась купить хлеба, а я, оставшись в стороне, понаблюдал её в работе. Это нужно было видеть!.. Ни в какой очереди Зинуля стоять и не думала, — ужом проскользнула мимо всех, кого — оттолкнув локтем, у кого — проскочив за спиною, кому — чуть ли не между ног нырнув… И всё это — с шутками, с прибаутками, с жалобной просьбой: «Ой, скорее дайте мне хлебушка вне очереди, граждане, у меня дома, в ванне, без присмотра остался маленький ребёночек, — как бы не захлебнулся!..» Не знай я, что сынок её уже почти взрослый пацан — сам бы без очереди даже и в собственную задницу её запустил — ну такая ушлая прохиндейка!.. Ну и очередь перед нею, понятно, почтительно расступилась, чтоб она поскорее хлеба для дитёнка взяла. Она б ещё и р а з в е л а кого-нибудь долларов на десять, отвечаю, не стой я рядом… А так — вернулась ко мне, спокойно продолжила разговор.
Вдруг — словно споткнулась она, и возникла непонятная секундная пауза… Только потом, тщательно припомнив, просчитав ситуацию, просёк: это я тогда сигареты себе покупал, и скорострельным глазом зацепила она в моём бумажнике купюру, — не то чтобы крупную, но — чуток больше того, что обычно в нищем оперском кармане валяется…
И вот, без всяких предисловий, вдруг излагает мне Зинка план очередной, предлагаемой мне комбинации: «Если б вы сейчас дали мне на короткое время столько-то баксов, то я б у такого-то взяла маковой соломки, у таких-то — разварила её, часть ш и р л а — вам отдала, на ваши оперские нужды, а на оставшееся — заагентурила бы в вашу пользу половину жилмассива!.. На вас тогда и Горилла пахал бы, и Женька — Кривошейка, и Родин — Шпион… Мы б вместе такого понаделали!..»
И — смотрит требовательно, словно я перед нею — в неоплатном долгу, и пришло время расплатиться!.. Еле от неё отвязался. Она у меня мою купюру обязательно выцыганила бы, не выдай мне её жена утром на конкретные внутрисемейные цели… Не мог же я с пустыми руками домой возвращаться…
Как-то отвлекли меня служебные надобности, и некоторое время не ходил к ней, не искал встреч…
Затем узнаю случайно: она уж с другим опером, моим коллегой, на связке работает!.. И не то чтобы заревновал,
Строго хмурюсь, но в душе — приятно!.. «Ага, оценила!.. Да, я совсем не такой, как… Хотя и врёшь, впрочем, как всегда, но всё равно — хорошо!..»
Потом, через недельку-две, смотрю: тот опер её тоже раскусил, плюётся, говорит мне: «Как ты мог работать с такой паскудой?!. Ну ни слова правды!..» Я соглашаюсь: «»Есть за ней такое…»
Мы чувствуем друг к другу чувство лёгкой симпатии, как товарищи по общему несчастию. И клянемся больше никогда дел с Хрюшей не иметь.
Но — продолжаем бегать к ней поодиночке, таясь друг от друга…
Жизнь Зинаиды Угольниковой — руины. Настоящей семьи нет, жилья практически нет (обитает с сыном в малосемейке), денег (несмотря на всё её к и д а л о в о) тоже нету… Здоровье — подорвано…
Все её ненавидят, знающие про её стукачество урки грозятся подрезать (но что характерно: зная это — продолжают к ней бегать по своим делам!)… Горе у неё сплошное, одним словом, а не судьба. Хоть и бодра она постоянно, весела даже, но задумаешься про её жизнь — и выть хочется…
Подрастёт сын — и отвернётся, уйдёт от неё… Доживать будет одна, никому не нужной, взъерошено-вредной лисичкой, так и сдохнет когда-нибудь под забором…
Живёт сегодняшним днём, ни о чём не думая и не заботясь, ничего не боясь, не тревожась будущим, не пугаясь неотвратимого финала… Легка на подъём, в чём-то — и душевна, а счастья — нет, и не будет уж никогда…
…Только-только хотел пролить горькую слезинку в адрес мошеннической доли, но включил ненароком телевизор — а там в новостях очередное заседание правительства. Кто-то с трибуны толкует про своё, — личико упитанное, глазки умильные, слова сладостные… Что-то насчёт народного блага и величия предпринимаемых с целью его повышения исторических реформ толкует…
Нет, всё не так, как я только что утверждал, а прямо противоположно. Эвон сколько удачливого жулья на телеэкране, и вовсе не гонится за ними милиция, а совсем наоборот — под козырёк перед нею!..
Чу!.. Начал выступать господин Президент!.. Сейчас послушаю…
…А что касаемо Зинки Угольниковой по кличке «Хрюша», — так это ей не повезло маленько!..
НАРКОТА
Из записок районного опера
1. ПУТЬ В НАРКОМАНЫ
Сколько лет существует цивилизованное человечество — почти столько же лет существуют и наркотики.
Человеку свойственно стремиться к удовольствиям. Секс, еда, вода, сон, физические упражнения, интеллектуальная деятельность, алкоголь, никотин, наркотические вещества — всё это доставляет приятные эмоции, удовлетворяя некие внутренние потребности, делая жизнь радостней и счастливей, помогает расслабиться, снять напряжение, преодолеть душевную депрессию, короче — позволяет жить приятнее. Одним больше нравится одно, другим — другое, десятым — десятое… Что-то из этого перечня полезно для здоровья, но многое — и вредно, иногда — смертельно опасно…