Из записок сибирского охотника
Шрифт:
И все это еще ничего, но дело в том, что в эти несчастные дни их стал преследовать небольшой медведь. В то время, когда они ходили взад и вперед по правому берегу Снежной, мишка две ночи являлся к их табору и не давал им покоя. Приходилось не спать, терять последние силы и отбиваться от страшного преследователя из костра головешками, которых он трусил.
Мустафа говорил, что с ними была небольшая собачонка, приставшая к ним дорогой. Она сначала бросалась на зверя, но когда он как-то ночью пугнул ее не на шутку и, быть может, задел лапой, то она стала так бояться, что при его появлении начала прятаться за них же. Днем товарищи спали по
Видя такую беду, товарищ присудил скормить нахальному зверю собачонку, чтоб тем отделаться от преследования. Мустафа говорил, что он не соглашался с этим мнением и, прячась за толстые деревья, отмахивался головней, а в другой руке держал на крайний случай ножик, который он насадил на длинную и крепкую рукоятку. У товарища же был обороной топор, тоже прилаженный к длинному топорищу.
В эту ужасную для них ночь, по рассказу Мустафы, они грели в железном котелке воду, чтоб поварить запасные в мешке юфтевые подметки и выхлебать этот кожаный бульон с остатками уже небольшого запаса сухарей, с тем чтоб на утро во что бы то ни стало пробовать переправу чрез Снежную.
Однако же третье и последнее посещение ночью зверем довело их до того, что товарищ Мустафы не выдержал этой пытки, схватил за ноги прятавшуюся около него собачонку, ударил об «лесину» и бросил медведю. Зверь тут же схватил добычу, припал к земле и стал рыча закусывать.
Когда захрустели кости несчастной собачонки в пасти зверя, Мустафа в свою очередь не мог вынести этой кровавой закуски и, заметив, что их котелок кипит ключом, тотчас машинально схватил его с тагана за дужку, живо подкрался из-за дерева и почти бессознательно выворотил с маху весь кипяток на глаза зверя. Он заревел ужасным неистовым ревом, моментально выбросил из пасти объедки собачонки, стал кататься головой по земле и лапами царапать глаза. В это время товарищ, не потеряв присутствия духа, подскочил из-за дерева и хватил зверя топором по затылку, или по «льну», как говорят сибиряки. Мустафа же, видя эту штуку, бросил котелок, подскочил с другой стороны и всадил свой ножик под левую лопатку.
Дело кончилось тем, что медведь скоро пропал от этих ужасных ран и достался мясным трофеем голодующим товарищам…
— Неужели это правда? — спросил я Мустафу.
Он ужасно обиделся за этот неожиданный вопрос, ударил себя в грудь кулаком, потом поднял руку кверху и с особенной набожностью, почти со слезами на глазах, сказал, поднимаясь на ноги: «Аллах!.. Аллах!..»
Мне стало ужасно неловко, и я дружески сказал Мустафе:
— Ну полно, Мустафа! Не обижайся, пожалуйста! Я не то чтобы не верил тебе, — нет, а такой случай редок, и мне хотелось узнать истину.
— Верь, барина, что черкес никогда не врет своя кунаку (другу). Она рубит ганжалом, стреляет гяура, но тебе говорит правду. Мая товарищ и теперь здесь, спроси, коли надо, его… Он наша мулла!.. Магомет никогда не врет…
— Полно же, полно! Не обижайся, пожалуйста, Мустафа! А вот если ты кунак, то давай руку и покурим вместе.
Тут я выдернул из кармана папиросницу, вынул две папиросы и одну подал Мустафе. Он снял папаху, взял папиросу и крепко, крепко потряс мою руку.
— Ну хорошо, друг! Теперь садись и доскажи мне уж до конца.
Все время внимательно слушавший Павлуцкий и не проронивший ни одного слова тут же подал руку черкесу и, потянув его садиться, тихо сказал ему:
— Верю, брат, что ты говоришь правду. Я слыхал не раз подобные штуки, а потому не сердись и скажи нам, чем же все это кончилось? Неужели вы, черкесы, не перешли через Снежную?
Мустафа успокоился, сел опять к огню и объяснил, что на другой день они нарезали мяса медведя, сварили в котелке, а часть подсушили (подвялили) на солнечном припеке. К вечеру вода в Снежной спала, они собрались и, плотно закусивши, отыскали потише и помельче место в речке, а затем положили в свои хотули тяжелые камни пуда по три, надели на плечи и, вооружившись длинными крепкими шестами, поддерживая друг друга за руку, благополучно перешли Снежную…
Но через неделю их поймали в каком-то селении и сдали полиции. Их снова отправили по этапам, и они пришли в каторгу…
Мы уснули. На другой день еще много набили рябчиков, нашли один выводок глухарей и с полными мешками, кой-как, усталые, добрались до Шахтамы.
Чрез несколько дней пришел ко мне Павлуцкий и тихонько сказал, что он дружески заманил к себе муллу и осторожно навел его на событие, переданное нам Мустафой. Мулла подтвердил почти дословно весь рассказ своего товарища и сказал, что он и теперь молит Магомета о их спасении.
В конце августа я получил предписание немедленно явиться в Нерчинский завод с тем, чтоб приготовиться к таежной экскурсии и отправиться на розыски золота, в помощь господину А-у. (См. «Бальджа», янв. 1885 г., журн. «Природа и охота».).
Явившись в Нерчинский завод, я неожиданно получил с почты «страховое» письмо, на котором знакомой рукой было написано «до востребования». Еще не распечатывая послания, я почувствовал томное, как бы щемящее биение сердца, и слезы сами собой горячо потекли по моим щекам…
Нужно ли говорить о том, что письмо это было с Амура от милой Рахили, которая келейно сообщала мне, что она до сих пор не может успокоиться и забыть Зерентуя, что по прибытии на Амур исполнила данное обещание, крестилась в православие и вышла замуж, составив себе хорошую партию. Сказала еще, что теперь зовут ее Верой Александровной, но настоящей своей фамилии не сообщила и просила не разузнавать о ней, а заключила тем, что она сердечно помнит меня, посылает мне последний горячий поцелуй и на днях едет с мужем и матерью « далее»… Молодость, молодость! Мог ли я думать о том, что, поплакав о Верочке, я чрез какой-нибудь месяц встречу замечательную красавицу Зару и поплачу о ней еще душевнее и сердечнее!..
Кара
Посвящается собрату по оружию, уважаемому Евгению Тимофеевичу Смирнову
Позднее осенью 1857 года, «благодушествуя» в Култуминском руднике Нерчинского края, я вдруг совершенно неожиданно получил предписание сдать рудник назначенному преемнику, г-ну Бильдзюкевичу, и отправиться на Карийские золотые прииски, чтоб принять управление Верхнего промысла.