Из жизни Деда Мороза

Эшли Марина

Похоже, они опьянели. Не от выпитого. Сколько они там выпили? От тепла и еды. Гавик поначалу надулся от важности, как индюк. Но потом раскололся, что было и ему стрёмно, он первый раз в жизни сам забил и освежевал кабанчика. До того — только на подхвате у дядек.

— Напиши своей Оксане! — посоветовал Дед Мороз.

— Напиши ей, что ты теперь в Советской армии самый главный по кабанам,— дополнил со смехом Максим.

— Ты лучше расскажи, что там у тебя с девкой не вышло! — ответил ему Гавик.

Максим отмахнулся.

— Как вы с ней познакомились? — полюбопытствовал Димка. Для него пока именно этот этап был самым сложным в отношениях с девушками. Как

же с ними знакомятся?

— О, это целая история,— разговорился Макс.— Турнули меня из технаря, к сессии не допустили, тётке я ничего не сказал, болтался по Москве. Снял на какой-то дискотеке тёлку. Всё при ней. Буфера — во,— Максим обрисовал руками два арбуза на уровне груди.

Гавик с Дедом Морозом подавились смехом.

— Сегодня, говорит, не могу. Приходи завтра в общагу к десяти вечера. Переулок такой-то. Вахтёрша — зверь, не пропустит, но с козырька легко залезть. Второй этаж, угловое окно со стороны переулка.

— Денег в обрез. Говорю тёткиной знакомой: «Выручай, тёть Маш, жизнь решается. Она мне из подсобки — бутылку шампанского и коробку конфет. А мне не хватает. В долг не дала. Ей кассу сдавать. Пришлось ограничиться шампанским».

— Конфеты ж лучше,— удивился Дед Мороз.

— Да ты что. Слушай дядю Макса. Для таких ситуаций лучше шампанское! — авторитетно заявил Максим.

— Добрался до переулка. Вроде общага. Ну ни фига себе козырёк. Легко залезть, называется. Да ещё и с бутылкой в руках. Сунул за пазуху. Вскарабкался. Окно открыто.— Максим засмеялся: — Пацаны, я прокололся. Наверно, переулки напутал. Ставлю шампанское на тумбочку, а на кровати садится девчонка и таращится на меня испуганно. Оглядываюсь и понимаю, что я попал в больничную палату. Не ори, говорю, я дверью ошибся, то есть окном, ну домом. Сейчас уйду.

Гавик чуть не сполз со стула от смеха. А у Деда Мороза дух захватило. Вот это приключение.

— Слышу — шаги по коридору. Я — нырк под вторую пустую кровать. Зашла медсестра. Включила свет. И увидела шампанское. А это что, спрашивает. Девчонка только глазами хлопает. Спасибо, говорит медсестра, выпьем с девочками после смены, не переживай, прооперируют тебя в наилучшем виде. Важным шёпотом добавляет, что главврачу из-за границы звонили. Девчонка подскочила, кричит, что папа приедет. «Ничего не знаю»,— отвечает медсестра. Хвать мою бутылку и ускакала, погасив свет.

Гавик просто захрюкал от смеха. А Дед Мороз слушал с восхищением.

— Вылез я из-под кровати. Посмотрел на пустую тумбочку. Девчонка давай извиняться, а на меня такая ржачка напала. Потом на неё тоже. Отсмеялись. Я — на подоконник. Она мне: «Осторожно! Да ладно, говорю, второй этаж. Спускаться было даже посложнее, чем забираться. Оглянулся — она стоит у окна. Рукой помахала на прощанье. На свиданку я не пошёл».

— Почему? — удивился Гавик.

— Пропала охота. Искать, карабкаться, да ещё и без шампанского. На следующий день пошатался по Москве, оказался у той больницы. Дай, думаю, зайду. С пустыми руками неудобно, выгреб мелочь из карманов и купил большой пломбир за 48 копеек. Только меня не пустили. «Вы к кому? Откуда я знаю. Пришлось опять через окно. На этот раз с мороженым за пазухой. Все кишки отморозил, пока лез.— Максим рассмеялся, вспомнив.— Брикет был со дна, ледяной».

— Привет, говорю той девчонке, шёл мимо, решил заглянуть. Мороженое хочешь? Обозвала сумасшедшим, а глаза загорелись. Так я с Маринкой и познакомился.

— А пломбир? — напомнил Гавик.

— Съели,— Максим опять улыбнулся воспоминаниям.— Пока лопали, разговорились. Она не поступила в мединститут, пошла в медучилище. Собиралась

в этом году поступать ещё раз, а загремела в больницу. В Москве у неё отец жил со своей семьёй. А сама Маринка из Геленджика, у неё там бабушка осталась и кот. Мама умерла несколько лет назад. Пришла с работы, села в кресло, закрыла глаза и всё. Инфаркт.

Бабулька ставила солдатикам миску дымящейся картошки на стол. Услышала последние слова и заохала:

— Горе-то какое! Сколько ж годочков было покойнице?

— Тридцать шесть, вроде,— не очень охотно ответил Максим.

Хозяйка не стала дослушивать солдатские истории, пошла в кладовку за огурцами, горестно приговаривая, что совсем молодых Бог прибирает.

— Что дальше? — Димке хотелось знать, чем же всё закончилось.

— Потом Маринку прооперировали. Меня к ней уже пускали. А больше никто и не ходил. Отец укатил в загранкомандировку. Подружки из училища, говорила, заскакивали пару раз, я не застал. Я к ней и после операции прошёл. Ничего, живая, зря так боялась. Рассказал анекдот — улыбается, мол, не смеши, мне смеяться больно. Сижу у неё, и тут дверь распахивается, заходит медсестра, а за ней деловая такая тётка и медсестре что-то выговаривает. Потом к Маринке поворачивается: «Меня Владимир Николаевич попросил лично всё проконтролировать». Маринка встрепенулась: папа уже вернулся? «Вла-ди-мир Ни-ко-ла-е-вич ещё в отъезде»,— чеканит тётка. А скоро Владимир Николаевич вернётся, спрашивает Маринка. Тётка видит меня, тыкает пальцем — почему посторонние. Это Максим, поясняет Маринка, он дверью ошибся, зашёл, мы познакомились и подружились. Ох, как тётка разоралась. И на медсестру, что пускает кого ни попадя, и на Маринку. Владимир Николаевич, мол, организовал ей отдельную палату, а она — тварь неблагодарная. Шлюха, как и её мать. Маринка на эту бабу смотрит заискивающе, как… моя мать на отчима. Как же мне тошно стало, выругался, развернулся и ушёл. Три дня гулял. Вот дурной был.

Максим замолчал.

— Дальше,— попросил Димка.

— А нечего больше рассказывать. Одумался, вернулся, а Маринки там уже нет, адреса никто не знает. Пошатался по дискотекам — никто меня не цепляет, не нравится, мне Маринку подавай. Потом в армию забрали,— он посмотрел на ходики на стене и поднялся: — Всё. Нам пора. А то три шкуры снимут.

Расчувствовавшаяся бабуля сунула им на прощание непочатую бутылку водки. Солдаты ей наказали, если у кого-нибудь есть кабанчик, то пусть зовут резать Омельчука, Пилипенко и Мороза. Несколько раз повторили фамилии. Бабка пообещала.

— Ребята,— попросил Макс по дороге,— всё между нами.

— Замётано,— отозвался Гавик.

Димка кивнул и спросил:

— А чем эта твоя Марина такая особенная?

— Не знаю,— пожал плечами Макс.— Просто с ней было. Нос не драла. Смешная такая. Спросил, почему окно не закрывает. Рассмеялась, что улица шумит веселее, чем больница, а иногда, как море. Кота у неё Барселоном звали, сокращённо Барсик. Сама так придумала.

— Ты её ещё найдёшь,— сказал Дед Мороз.

Максим ничего не ответил.

Деда Мороза разобрало любопытство:

— Гавик, а как ты познакомился с Оксаной? Что ты ей говорил?

— В шестом-то классе? Наверно, портфелем по спине огрел для знакомства,— хохотнул Гавик.— Мы жили по соседству. В одной школе учились. Ходили вместе. Гулять начали по вечерам.

У высокого бетонного забора их части солдаты остановились и обсудили план действий. Макс решил остаться здесь и перекинуть бутылку Гавику, пока самый трезвый из них Дед Мороз будет заговаривать зубы дежурному на КПП. Димка потоптался нерешительно.