Шрифт:
«Жить – вот мое занятие и мое искусство».
Мишель Монтень «Об упражнении. Опыты»
Книга вторая.
Сначала надо представиться, а потом и все объяснить.
Меня зовут Захарик. Так меня всегда звал Вовик. Когда-то давно мы придумали себе такие имена и остались с ними на всю жизнь друг для друга. Для других мы конечно Захар и Владимир, но это только для других. Нам теперь, а мы ровесники, уже не по двенадцать лет, когда мы впервые, московские школьники, встретили друг друга, но по-прежнему наши имена для нас остались такими же, с возрастом для нас мало что изменилось. Точнее для меня. А Вовик… Вовик, к моему великому огорчению, в последние несколько лет стал сильно сдавать. Сказалась долгая изнурительная и бесплодная борьба с самим собой, тяжелые людские потери в его ближайшем окружении и моральные травмы. Короче, внезапно я стал непосредственным свидетелем быстро и неизбежно проступающих признаков у моего друга известной болезни: он стал повторяться, перескакивать с одного на другое и забывать то, о чем говорил всего несколько минут назад. Что может быть более удручающим! Слава богу,
Так потихоньку и появился этот текст – плод наших посиделок с моим другом Вовиком. Это не факты из жизни великого человека или участника великих исторических событий, не летопись научных или жизненных свершений. Это – некоторые фрагменты из жизни моего друга, который, наговаривая слова на диктофон, надеялся таким образом отсрочить свой уход из жизни, ничего никому не доказывая и не стараясь объясниться с живыми, которые его когда-то может быть не так поняли. Одни с возрастом заводят собаку или кошку, другие рассаду и семена, чтобы с приходом ве сны погрузиться в дачные заботы, ходят по толкучкам, нянчат внуков, если они у них есть. Да мало ли чем можно заняться, коротая свою старость и неприкаянность. Он же избрал наименее эмоционально насыщенный и менее затратный способ расходования своего времени, напрягая остатки памяти, как надежный, по его мнению, инструмент борьбы с подступающим недугом. Должен здесь заметить, что никому кроме меня Вовик вряд ли мог доверить свои воспоминания. Объяснение здесь очень простое – ни родных, ни людей более близких, чем я, у него к этому времени уже не осталось. Другой весьма важный момент – моя исключительная ответственность и добросовестность. Конечно, если я за что-то берусь без принуждения. В противном случае, скрывать не буду, моя ответст венность может быть несколько размыта. Но если я за что-то берусь, особенно, если того требуют обстоятельства, то для меня дело приобретает характер партийного поручения. Да, я не стыжусь такого сравнения. Но вряд ли теперь многие это поймут.
Скажу пару слов о себе Оба моих родителя приехали покорять Москву по комсомольской линии из города Плеса на Волге и достигли сравнительно больших комсомольских и партийных высот. Осели и обжились в Москве. Я учился в школе вместе с Вовиком в одном классе, но после ее окончания наши пути кардинально разошлись. Я избрал профессию врача-офтальмолога, а Вовик – профессию экономиста, чего я никогда не мог понять, зная его гуманитарные наклонности.. Ведь именно благодаря ему пристрастился к чтению, музыке и всякому другому гуманитарному багажу, а также к совершению время от времени разных нестандартных поступков. Завел семью, а теперь, уйдя на пенси ю, занимаюсь,собственно, как многие, мелким бизнесом ( хотя словом «бизнес» назвать это трудно – создаю на компьютере этикетки для очковых оправ – почти по специальности) только для того, чтобы чем-то заниматься. Ну а кроме этого, вот, хожу к Вовику, который живет один, почти анахоретом. Так вот, я провел некоторую работу по устранению из записей разных междометий и восклицаний, больших отступлений от основной нити повествования, наших с ним возникающих по ходу диалогов и даже споров в отношении к трактовке некоторых событий или обстоятельств. Может быть ( я думаю задним числом) и не стоило уж очень сильно стараться, может быть надо было оставить что-нибудь от эмоциональной окраски монолога Вовика, а то местами получилось несколько суховато. Черт его знает! Я – то думал, что главное придерживаться той правды, которую доверял диктофону мой друг, а лишнее (под лишним я понимал все, что было не главным на мой собственный взгляд) надо убрать. Вроде убрал.
По большому счету я взялся за это дело, потому что считаю своего друга не совсем обычным человеком. Он оригинален. Нет, он вовсе не чудак в обычном представлении, не полусумасшедший, а именно оргинал. И был он таким всегда. Какие же я могу привести примеры – спросите вы. Примеров этому множество. – при желании вы найдете их в повествовании. Но это все мелочи по сравнению с тем как он обошелся со своей карьерой. С его слов я знаю о нескольких случаях, когда он пошел на ее сознательное разрушение.То есть сознательно совершал такие поступки, которые были совершенно недопустимы с точки зрения советского бюрократического аппарата. Это не были неконтролируемые импульсивные акты. Он явно расчитывал увидеть воочию непосредственные итоги своих действий, чтобы убедиться в своей эффективности как менеджера судьбы. Ему это было интересно. Я думаю, что в этом проявлялось искренннее любопытство ко всяким жизненным проявлениям и коллизиям и одновременно его высокомерие. Не скрывалось ли в таком, мягко говоря неординарном поведении, презрение к окружающей его толпе советских чиновников? Очень может быть.
Любому, кто отважится прочесть этот текст сразу станет ясно, что это не роман, где развивается сюжет, бушуют конфликты действующих лиц, там и сям разбросаны красочные метафоры и пейзажи, в общем действуют законы жанра. Это и не мемуары в чистом виде.Хотя здесь есть и то, и другое, и третье. Можно даже рискнуть сказать, что это некий детектив, главный герой которого пытается что-то поймать, не сознавая сам, что это его судьба. В этом смысле жизнь каждого человека – своего рода детектив. Нет, это все-таки что-то совсем другое. А что конкретно – мне самому не очень понятно. Пусть заключение вынесет все тот же отважный читатель. А в целом получилось небольшое собрание фрагментов жизни, отрывки из жизнеописания одного из представителей поколения 70-х годов, но не поколения шестидесятников со спорами физиков и лириков. Сейчас скажу что-то умное. Это, другое, наше поколение, прожило свою самую плодотворную часть жизни – от 20 до 40 лет при т.н. «развитом социализме», на эпоху которого приходится и конец оттепели, и застой, и промежуток между ними. Двойственность самоощущения, проявившаяся в период нашего взросления, привела к переоценке ценностей и, не побоюсь этого сказать, к формированию большого скептицизма и даже цинизма. Впрочем, не столь демонстративных. . , . Не знаю,право, кому все это будет интересно. Может быть найдется несколько человек, которые жили в то же время и которым рассказанное напомнит кое-что из прожитой ими жизни. А напомнит ли ? Мы все-таки росли все разными, хоть объединяла нас одна страна. Все, о чем речь пойдет ниже, даже если я не буду прямо упомянут, все равно касается лично меня. Я всему свидетель. Или непосредственно, или косвенно. Итак, слово Вовику…
Нет, я с Захариком не согласен. То, что я собираюсь рассказывать на детектив не похоже. Скорее это почти авантюрный роман где всего понемногу. Впрочем, как в жизни любого, кто жил в этой стране. Но могу гарантировать, что скучно не будет. Надо
А дело было так. Сначала я родился. Вряд ли стоит отрицать этот факт. Меня принесли в плетеной корзинке из роддома, который находился поблизости.Мое рождение состоялось тогда, когда до смерти Вождя народов еще оставалось несколько лет. Замечу, что согласно результатам опроса, проведенного почти 60 лет спустя его смерти, он является самой выдающейся исторической личностью в истории нашей страны. Но теперь наступило время другой исторической личности, может быть даже более выдающейся. Можно сказать, что мне крупно повезло прожить жизнь, ограниченную с двух сторон такими фигурами! Особенно если не принимать во внимание тот не слишком короткий промежуток времени между ними когда я собственно и жил. Когда произошла смерть Вождя народов, моя молодая мать собралась идти с соседками на его похороны. Но, слава богу, нашлись умные люди, и ее от этого неразумного шага отговорили. Семья осталась полноценнойй. Да, меня действительно принесли из роддома в корзинке – видимо ничего более подходящего не нашлось.. Этого роддома уже давно нет, его, как и многие старые роддома, а также хлебозаводы за ненадобностью в Москве ликвидировали. Время было зи нее, дорога – неровная и обледенелая. Шансов уронить корзинку вместе со мной было немало. Думаю, что хотя бы раз, но это случилось. Правда никто впоследствии об этом мне не говорил. Видимо из сострадания. Очевидно, бесследным это не осталось что сказалось позднее.
Моя фамилия Пушкин. В юности я думал, что, если так случилось и у моего отца и деда такая фамилия, то это уникальный случай. Но когда подрос, узнал, что есть другие обладатели такой фамилии. И все они, так же как я и все мои предки по мужской линии не имеют никакого отношения к национальному гению. Откуда же взялась у меня такая фамилия ? На мой однажды заданный об этом вопрос отец ответил просто. Мол, у кого-то из предков была кличка « Пушка ». Скорее всего заслуженная им за очень громкий голос. Не скажу, что такое объяснение меня как-то разочаровало, но для себя я придумал иной вариант. Наш предок заслужил свое прозвище, потому что был пушкарем в армии Кутузова и проявил недюжинную храбрость и смекалку во время Бородинского сражения. Этой версии я придерживался все мои молодые годы. Поди докажи, что все было иначе
Теперь буду рассказывать дальше. А что, собственно, рассказывать? Родился, пошел в школу, , учился, поступил на службу, пошел в армию, потом опять работал, обзавелся семьей, опять работал и вышел наконец на пенсию. К этому можно добавить: где-то посадил дерево, ни одного не срубил, разводил цветы на подоконниках, дома не построил, хотя одно время хотел, увеличил количество членов семьи. А после всего этого по законам Природы перестал быть.Пока только в этой Вселенной. Что будет происходить с моим двойником в иных мирах я ничего пока сказать не могу. Вот когда уже окажусь там, то обязательно найду способ что-нибудь вякнуть о себе. Даже не сомневайтесь.Ну раз начал говорить, то останавливаться на первой фразе не буду, хотя то, что было со мной раньше – было почти у каждого из моего поколения. Почти. Конечно, похоже, что я занимаюсь этим только для того, чтобы убить время. И чертов сын Захарик сам не знает чем ему заняться. Ему скучно. Вот он и нашел занятие и себе, и мне. Правду сказать, это занятие придумал я сам, а он только с этим согласился. Опять же еще один повод встретиться за рюмкой чая. Буду откровенен – ждать от результатов наших встреч появления внятного, упорядоченного и стройного рассказа не стоит Так, кое-что о кое-чем.
Но я продолжаю. Наш дом был большой и серый и стоит по-прежнему на своем месте до сих пор. Его построили до войны прямо напротив такого же серого здания Гознака и, как можно было предположить, предназначали в основном для проживания его работников. На самом же деле дом строили для того, чтобы туда переселить людей, живших в здании Делового двора на Варварской площади, куда планировали поместить аппарат Наркомата тяжелой промышленности. Это было как бы временное решение для гигантского по масштабам деятельности учреждения, так как в дальнейшем предполагалось построить для него специально на берегу реки в Зарядье поражающее воображение размахом сооружение ( как известно, этот проект не состоялся). За серым домом позднее выстроили несколько домов для функционеров Совмина и ЦК ВЛКСМ, а дальше вглубь стояли двухэтажные бараки, в которых жили лимитчики-строители. Наша квартира состояла из довольно большой комнаты, расположенной в исключительно длинном и широком коридоре, коридоре гостиницы или семейного ощежития. Похоже, что так предполагалось первоначально.В те годы в коммуналках жили почти все, но в подобных коридорных условиях, мне кажется, не очень многие. В комнате мы жили впятером. Коридор был совершенно великолепный – он тянулся в пространстве между двумя подъездами, и по нему можно было ездить на трехколесном велосипеде что я и делал. Коренных москвичей в пятнадцати комнатах этого коридора жило мало. Контингент был социально почти однородный, все люди были небогатые, но кое у кого даже имелся телевизор с линзой, наполненной дистилированной водой из аптеки. Преобладали русские семьи, а в пяти комнатах жили старые одинокие интеллигентные еврейки. Все их имена, скорее всего в силу их некоторой экзотичности, я помню до сих пор. Старенькие сестры Фрима и Клара Марковны смотрели на меня слезящимися глазами и приглашали меня смотреть телевизор. А соседка Анна Павловна окончила Сорбонну и читала романы Золя на языке оригинала. Долгое время она проработала врачом, а на старости лет жила одиноко, тихо и незаметно. Филологическо – искусствоведческое семейство армяно-румыно-русского букета было, пожалуй, единственным чужеродным элементом, которое в составе четырех человек проживало в одной комнате и выделялось своим несколько большим достатком на фоне остальных соседей.Пожилая армянка – глава этого семейства, в прошлом видный деятель документального кино, отличалась добротой и прямо-таки мужской прямотой (в частности, не стеснялась громко произносить слово «идиот» в тех случаях, когда, по ее мнению, человек этого заслуживал), снабжала меня журналами «Крокодил» во время моих многочисленных детских болезней и, вообще, помогала чем могла. Она курила лучшие в мире папиросы «Беломор-Канал». Однажды я, открыв дверь в уборную, обнаружил ее, сидящей на стульчаке с папиросой в зубах. Особенного смущения не было у обоих. Она была совсем своей, вроде мужика, такая же, с усами. Чем-то она смахивала на Раневскую (впрочем, это пришло мне на ум гораздо позже). А вот пожилая одинокая женщина по фамилии Петрова, ходившая по коридору в кухню и обратно в гимнастерке, имела репутацию странной особы и считалась чуть ли не прототипом Анки-пулеметчицы из фильма «Чапаев». Когда я случайно оказался у нее в комнате, то, даже будучи совсем малым ребенком, поразился интерьеру ее помещения: пустота, немного скрашенная металлической кроватью в углу и огромным количеством пустых стеклянных банок по всему полу, что тогда меня не могло не удивить. После ее смерти оказалось, что у нее имелся сын, которого до этого никто не видел. Одним из соседей был отставной начальник погранзаставы с Дальнего Востока, мастер на все руки, орденоносец и хронический алкоголик. Его заслуженной пенсии хватало на прокорм всей его большой семьи – жены, тещи и троих детей. Громких скандалов и склок в коридоре я не помню. Может они и возникали, но от меня они были далекуо – в общей кухне. В целом обстановка была вполне миролюбивая. Ропот возникал лишь периодически, когда Ида Моисеевна поднимала жуткий чад в кухне, летящий по коридору прямо в комнаты, жаря на противне баклажаны. Этот одесский кулинарный изыск был чужд кулинарным пристрастиям основной части обитателей коридора . .