Изабелла Баварская. Приключения Лидерика. Пипин Короткий. Карл Великий. Пьер де Жиак
Шрифт:
— Да пусть отнимут у меня все, — простонал Бетизак, — имущество, деньги, дома! Пусть их отдадут этим бесноватым, только бы сохранили мне жизнь! Я готов провести свои дни в темнице, закованный в цепи, не видя света Божьего! Только бы жить, жить! Я жить хочу!..
Несчастный катался по полу, как безумец. Старик молча смотрел на него. Потом, видя, что тот уже изнемог, он спросил:
— А как ты вознаградишь человека, который помог бы тебе из этого выпутаться?
Бетизак поднялся на колени; он пристально смотрел на старика, будто хотел проникнуть в самую глубину его сердца.
—
— Я говорю, что мне жаль тебя, и, если ты послушаешься моего совета, все еще может кончиться благополучно.
— Продолжайте же, продолжайте: я богат… все мое богатство…
Старик рассмеялся.
— Вот оно что! — сказал он. — Значит, ты надеешься выкупить свою жизнь тем же самым, чем ее погубил, не так ли? И думаешь таким путем рассчитаться с людьми и Богом?
— Нет, нет! Я все равно останусь преступником, я это знаю. И я горько раскаиваюсь… Но вы сказали, что есть средство… Какое же?
— Будь я на твоем месте, да упаси меня от этого Бог, вот что бы я сделал…
Бетизак жадно ловил каждое слово старика, вылетавшее из его уст.
— Явившись снова в Королевский совет, — продолжал старик, — я бы по-прежнему отпирался…
— Да-да, — согласился Бетизак.
— …но сказал бы, что чувствую себя виноватым в другом преступлении и хочу покаяться в нем ради спасения своей души. Я бы сказал, что долго блуждал в неверии, что я манихей и еретик…
— Но ведь это неправда! — воскликнул Бетизак. — Я добрый христианин, верующий в Иисуса Христа и Деву Марию.
— Я сказал бы, что я манихей и еретик и крепок в своих убеждениях, — продолжал старик, словно Бетизак и не возражал ему. — Тогда меня потребовал бы к себе епископ, потому что я подлежал бы уже суду церковному. Епископ отослал бы меня к авиньонскому папе. Ну а так как святей отец наш Климент — большой друг герцога Беррийексго…
— Понимаю, — прервал Бетизак. — Да-да, наш герцог Беррийский не допустит, чтобы мне причинили зло. О, вы меня спасли!
При этих словах он бросился было обнимать старика, но тот оттолкнул его. В эту минуту дверь отворилась: пришли за Бетизаком, чтобы вести его в Королевский совет.
Здесь, в Совете, Бетизак решил, что теперь самое время пустить в ход хитрость, которой научил его старик, и, встав на колени, попросил разрешения говорить. Ему немедленно дали слово.
— Почтенные господа, — начал он, — я обдумал свои поступки, спросил свою совесть и боюсь, что сильно прогневал Господа, но не тем, что я грабил и взимал деньги с бедняков, ибо всем, слава Богу, известно, что я это делал по приказанию моего господина, а тем, что я блуждал в неверии…
Судьи удивленно переглянулись.
— Да, — продолжал Бетизак, — да, господа, ибо разум мой не верит ни в Пресвятую Троицу, ни в то, что Дух Святой спустился с небес, дабы воплотиться от женщины, и я думаю, что моя душа умрет вместе со мной…
По всему собранию прошел ропот изумления. Тоща поднялся Лемерсье, смертельный враг Бетизака, и сказал:
— Бетизак, подумайте о том, в чем вы сейчас признались! Ибо своими словами вы наносите тяжкое оскорбление нашей матери Святой Церкви и заслуживаете за них костра. Одумайтесь!
— Не знаю, — отвечал Бетизак, — чего
Тут судьи осенили себя крестным знамением и, испугавшись за свое собственное спасение, прервали речь Бетизака, приказав снова водворить его в тюрьму. Войдя в темницу, он стал искать старика, чтобы обо всем ему рассказать, но старика там уже не было” Что произошло в душе Бетизака, известно одному Богу. Однако на следующий день это был совсем другой человек. Каждый прожитый им час Бог превратил в годы: за одну ночь волосы его поседели.
Узнав о показаниях Бетизака, король был немало удивлен.
— О, это дурной человек, — сказал он. — Мы полагали, что он только мошенник, а он, оказывается, еще и еретик. Мы считали, что ему достаточно веревки, а он сам просится на костер. Ну что ж, быть посему! Он будет повешен и сожжен. Пусть теперь мой дядя, герцог Беррийский, берет на себя его преступления: мы увидим, осмелится ли он принять и это.
Вскоре слухи о признаниях подсудимого распространились по всему городу; радостные толпы заполнили улицы, потому что народ ненавидел и проклинал Бетизака. Но никто не был поражен этой новостью сильнее, чем два рыцаря, прибывшие в город, чтобы от имени герцога Беррийского потребовать выдачи. Они поняли, что Бетизак сам себя погубил, и решили, что подобное признание он мог сделать лишь по наущению врага. Однако что бы там ни было, Бетизак признался, и король уже вынес приговор. Оставалась единственная надежда: заставить его отречься от показаний, данных им накануне.
Поэтому оба рыцаря отправились в тюрьму, чтобы повидать Бетизака и научить его, как оправдаться. Однако тюремщик сказал, что ему и еще четырем стражникам, караулившим преступника, король под страхом смерти запретил кого бы то ни было допускать к Бетизаку. Огорченные рыцари поскакали обратно к герцогу Беррийскому.
На другой день, часов около десяти утра, за Бетизаком пришли. Когда он понял, что его ведут не в Королевский совет, а во дворец епископа, он немного приободрился. Во дворце собрались вместе королевские чиновники и чиновники св. Церкви. Это послужило Бетизаку лишним доказательством, что между судом светским и церковным нет согласия. Вскоре безьерский градоначальник, доселе державший его в тюрьме, сказал, обращаясь к церковнослужителям:
— Милостивые государи, перед вами Бетизак, которого мы вам передаем как еретика и человека, проповедовавшего против веры. Если бы его преступление подлежало королевскому суду, этот суд и судил бы его. Но он еретик и потому подлежит суду церковному. Судите же вы его по делам его.
Бетизак решил, что он спасен.
В это время епископальный судья спросил его, действительно ли он такой грешник, как здесь говорили. Видя, что дело принимает тот самый оборот, которого, как ему было сказано, только и можно пожелать, Бетизак ответил, что, мол, да, это верно. Тогда в залу впустили народ и заставили Бетизака прилюдно повторить свое признание. Бетизак повторил его трижды, так он был околдован старцем, и народ трижды выслушал это признание, выслушал как зверь, почуявший запах крови.