Изабелла Баварская. Приключения Лидерика. Пипин Короткий. Карл Великий. Пьер де Жиак
Шрифт:
На любимцев короля обрушились самые суровые кары; участь злодея де Краона теперь постигла ни в чем не повинных людей. Богатства и земли, принадлежавшие Жану Лемерсье в Париже и других местах, были у него отняты и разделены между новыми хозяевами; его роскошный дом в Ланской епархии, на отделку которого он издержал не меньше ста тысяч ливров, был отдан де Куси, равно как и все ею земли, владения и прочие доходы.
С де Ла Ривьером обошлись еще более жестоко: у него тоже отняли все, как и у Жана Лемерсье, оставив его жене только то, что принадлежало лично ей. Но у Ла Ривьера была красавица дочь, по любви вышедшая замуж за господина де Шатильона, отец которого стал начальником французских стрелков. Все мирские власти скрепили этот супружеский
Против всех этих гонений король ровно ничего не мог поделать: здоровье его день ото дня становилось все хуже и хуже, так что теперь надеялись лишь на го, что ему поможет присутствие королевы. Ее он любил больше всех на свете, и оставалась еще надежда, что, потеряв память, он, быть может, вспомнит хотя бы ее…
ГЛАВА VIII
Как явствует из предыдущей главы, несчастье, постигшее короля, повлекло за собой полный переворот в делах королевства. Те, кто был любимцем короля, пока он находился в здравом уме, попали в немилость, когда Карл лишился рассудка; управление государством, ускользнувшее из его ослабевших рук, целиком перешло в руки герцогов Бургундского и Беррийского, которые, поставив свои личные пристрастия выше интересов Франции, стали разить всех шпагой ненависти, а не мечом правосудия. Один только герцог Орлеанский мог уравновесить их влияние в Совете, но, целиком поглощенный своей любовью к Изабелле, он отказался от притязаний на регентство и не нашел в себе мужества бороться ни за самого себя, ни за своих друзей. Будучи братом короля и опираясь на свое герцогское могущество, располагая огромными доходами, молодой и беспечный, он подавлял в своем пламенном сердце малейший порыв честолюбия, который мог хоть чем-то омрачить безоблачное небо над его головой. Счастье, что он может теперь свободно видеться со своей королевой, переполняло его. И если сдерживаемый вздох порою выдавал раскаяние, таившееся в глубине его души, если он внезапно хмурился при каком-нибудь грустном воспоминании, то достаточно было одного взгляда его возлюбленной, чтобы прогнать морщины с его чела, одного ее ласкового слова, чтобы утешить его сердце.
Что же до Изабеллы, то, будучи итальянкой, пусть и совсем еще молодой, она, как и все итальянки, любила любовью волчицы, а в ненависти своей уподоблялась львице; в жизни она знала только пламенные порывы сердца и искала в ней лишь бурную страсть; однообразное течение дней претило ее существу, ибо ей всегда чего-то не хватало, как пустыне не хватает знойных ветров, как океану не хватает бури. К тому же она покоряла всех своей красотой. Если бы отсвет адского пламени временами не вспыхивал в ее глазах, она казалась бы ангелом Божьим, и тот, кто в ту минуту, когда мы возвращаемся к рассказу о ней, увидел бы ее лежащей в постели с раскрытым молитвенником на аналое, тот мог бы подумать, что перед ним целомудренная дева, которая, проснувшись утром, ожидает материнского поцелуя. А между тем это была прелюбодейная супруга, ожидавшая своего любовника, и любовник этот был братом ее мужа, ее господина и короля, безумного и страдавшего в своем безумии.
Вскоре отворилась потайная дверь, которая вела в покои короля, и появился герцог Орлеанский. Он осмотрелся и, убедившись, что Изабелла одна, закрыл дверь и быстро подошел к ней. Он был встревожен и бледен.
— Что с вами, милый герцог? — спросила королева, с улыбкой протягивая к нему руки, ибо она уже привыкла к выражению грусти, столь часто омрачавшему чело ее возлюбленного. — Расскажите же мне обо всем.
— О, что я узнал!.. — воскликнул герцог, опустившись на колени у постели королевы и обняв ее за шею. — Говорят, будто вас требуют в замок Крей, будто вы должны быть подле короля…
— Я знаю: Гильом де Эрсилли полагает, что мое присутствие пошло бы его величеству на пользу. А вы, герцог, что на это скажете?
— Я скажу, что в первый же раз, как этот жалкий невежда уйдет подальше от замка искать в Бомонском лесу целебные травы, я прикажу вздернуть его там на самом крепком суку самого толстого дерева! Исчерпав свои скудные знания, он хочет теперь воспользоваться вами как лекарством, не думая о том, какой опасности вас подвергает…
— Разве для меня это небезопасно? — спросила королева, ласково глядя на герцога.
— Это опасно для вашей жизни: в безумии своем король доходит до бешенства. Разве не убил он в припадке сумасшествия сына Полиньяка? Разве не ранил трех или четырех своих же военачальников? Неужели вы думаете, что он вас узнает, если не узнал даже меня, своего родного брата? Если гнался за мною с обнаженным мечом, и только благодаря резвости моей лошади мне удалось избежать смерти? Впрочем, может, и было бы лучше, если бы он меня убил…
— Вас убить, герцог! Так не дорожить своей жизнью!.. Разве наша любовь не делает ее прекрасной и счастливой? Право же, досадно сознавать, что вы ее так мало цените!..
— Я тревожусь за вас, дорогая Изабелла, я буду трепетать при каждом шорохе, доносящемся из этой проклятой комнаты, буду бояться жалкого лакея, переступившего мой порог, и буду знать, что днем и ночью вы одна с сумасшедшим…
— Нет-нет, ваше высочество, я думаю, что страхи ваши напрасны: король приходил в неистовство от вида оружия, от стрельбы. — Изабелла пристально взглянула на герцога. — А я буду говорить с ним самым нежным голосом, и он вспомнит его. Нежностью и лаской я превращу льва в ягненка: вы же знаете, как он меня любит…
Слушая ее, герцог хмурился все больше и больше; наконец он вскочил, высвободившись из объятий королевы.
— О да, он любит вас, я знаю, — глухо произнес герцог. — И в этом подлинная причина моей печали. Нет-нет, конечно, он вам ничего дурного не сделает. Напротив, ваш голос, как вы сказали, успокоит его, ваши ласки его укротят. Ваш голос, ваши ласки!.. Боже правый! — Он обхватил голову руками. Изабелла смотрела на него, приподнявшись на локте. — И чем спокойнее он будет, тем чаще я буду повторять себе: “Она была с ним нежна…” В конце концов вы заставите меня проклинать Небо за то, за что мне следовало бы его благодарить: за исцеление моего брата. Из неблагодарного, каков я сейчас, вы превратите меня… Ваша любовь, ваша любовь… Она была моим эдемом, моим раем, и я привык уже владеть им безраздельно. Что я буду делать, когда мне придется делить его с другим? Сохраните же эту роковую любовь нераздельной: отдайте ее целиком ему или мне.
— Почему же вы сразу этого не сказали? — радостно воскликнула Изабелла.
— А зачем? — прервал ее герцог.
— Затем, что я тотчас ответила бы вам, что не поеду в замок Крей.
— Вы… Вы не поедете?.. — вскричал герцог и бросился к королеве. Потом, остановившись, сказал: — А как вы это сделаете? И что скажут герцоги Бургундский и Беррийский?
— Вы верите, что они искренне желают выздоровления короля?
— Клянусь вам, нет! Герцог Бургундский снедаем жаждой власти, а герцог Беррийский жаден до денег. Безумие брата упрочивает могущество одного и сулит богатства другому. Но они сумеют притвориться, когда они узнают, что вы отказываетесь туда ехать… Впрочем, можете ли вы это сделать? О мой брат, мой бедный брат!..
И герцог разрыдался. Одной рукой Изабелла подняла голову возлюбленного, а другой стала утирать его слезы.
— Утешьтесь, дорогой герцог, — сказала она, — я не поеду в Крей. Король поправится, и ваше сердце, сердце брата, — добавила она медленно, с оттенком легкой насмешки, — ни в чем не сможет себя упрекнуть: я нашла средство.
Она улыбнулась с едва заметным лукавством.
— Возможно ли? Какое? — встрепенулся герцог.
— Об этом вы узнаете после, это моя тайна, а пока что успокойтесь и взгляните на меня самым нежным своим взглядом.