Изабелла Баварская. Приключения Лидерика. Пипин Короткий. Карл Великий. Пьер де Жиак
Шрифт:
— Ваше величество, вы моя пленница.
Изабелла издала возглас, в котором ярость смешалась с изумлением; ноги у нес подкосились, и она без сил опустилась на кровать. Затем, взглянув на того, кто осмелился произнести столь непочтительные слова, она сказала с язвительной усмешкой:
— Да вы с ума сошли, Дюпюи.
— К несчастью, рассудок потерял его величество наш король, — отвечал Дюпюи, — иначе, сударыня, я бы уже давно сказал вам то, что вы услышали только сейчас.
— Я могу быть пленницей, но я пока еще королева, да и не будь я королевой — я женщина, так снимите же шляпу, мессир,
— Вы не ошиблись, я явился по его приказу, — отвечал Дюпюи, медленно, как это делают по принуждению, стаскивая свой головной убор.
— Пусть так, — продолжала королева, — однако с минуты на минуту должен явиться король, и тогда мы посмотрим, кто тут хозяин — он или коннетабль.
— Король не приедет.
— А я говорю, что вот-вот приедет.
— По дороге сюда он повстречал шевалье де Бурдона.
Королева вздрогнула, Дюпюи заметил и улыбнулся.
— Так что ж? — сказала королева.
— Эта встреча изменила его планы, а также, вероятно, и намерения шевалье: он собирался вернуться в Париж один, а сейчас его сопровождает целый эскорт; он рассчитывал остановиться во дворце Сен-Поль, а его препровождают в Шатле.
— Шевалье в тюрьму?! За что?
Дюпюи улыбнулся:
— Вы должны это знать лучше, чем мы, ваше величестве
— Но его жизнь в безопасности, надеюсь?
— Шатле рядом с Гревской площадью, — сказал, усмехаясь, Дюпюи.
— Вы не посмеете его убить.
— Ваше величество, — произнес Дюпюи, высокомерно глядя на королеву немигающими глазами, — вспомните о герцоге Орлеанском: он был первым в королевстве после его величества короля; у него было четверо слуг, освещавших ему дорогу, два оруженосца, несших копье, и два пажа, несших меч, когда он шел в свой последний вечер по улице Барбет, возвращаясь с ужина, который давали вы… Между столь высокой особой и жалким шевалье — огромная разница. Раз оба совершили одно и то же преступление, почему же им не понести одно и то же наказание?
Королева вскочила, ее лицо пылало от гнева, казалось, кровь брызнет из жил; она протянула руку к дверям, сделала один шаг и хриплым голосом произнесла лишь одно слово: “Вон!”
Обескураженный Дюпюи отступил на шаг.
— Хорошо, — сказал он, — но прежде чем выйти, я должен прибавить к сказанному еще кое-что: воля короля и коннетабля повелевает вам без промедления отправиться в Тур.
— В вашем обществе, разумеется?
— Да, ваше величество.
— Так значит, вас выбрали мне в тюремщики? Завидная должность и очень вам к лицу.
— Человек, который задвинет засов за королевой Французской, — немалое лицо в государстве.
— Вы полагаете, — проговорила Изабелла, — что палач, который отрубит мне голову, заслуживает дворянства?
Она отвернулась, всем своим видом показывая, что сказала достаточно и продолжать разговор не желает.
Дюпюи скрипнул зубами:
— Когда вы будете готовы, государыня?
— Я дам вам знать.
— Я уже сказал, что вашему величеству следует поторопиться.
— А я вам сказала, что я королева и хочу, чтобы вы вышли.
Дюпюи чуть слышно пробормотал что-то: все в государстве знали, какое
Едва за ним и двумя сопровождавшими его людьми опустилась портьера, как королева рухнула в кресло, а Перине Леклерк выскочил из своего укрытия; Шарлотта рыдала.
Леклерк был бледнее обычного, но не страх был тому причиной, а сильный гнев.
— Должен ли я убить этого человека? — спросил он королеву и, стиснув зубы, положил руку на рукоять кинжала. Королева горестно улыбнулась; Шарлотта, плача, кинулась к ее ногам.
Удар, нанесенный королеве, потряс обоих молодых людей.
— Его убить! — воскликнула королева. — Ты полагаешь, что для этого мне нужна была бы твоя рука и твой кинжал?.. Его убить!.. Для чего?.. Взгляни в окно: двор полон солдат… Убить… Разве это спасет де Бурдона?
Шарлотта плакала навзрыд: ей было жаль свою повелительницу, но еще более — себя: королева теряла счастье любить и быть любимой, Шарлотта — надежду на любовь. Поэтому ее должно было жалеть сильнее.
— Ты плачешь, Шарлотта, — сказала королева. — Ты плачешь!.. Тот, кого ты любишь, покидает тебя, но вы расстаетесь не надолго!.. Ты плачешь! А я поменяла бы свою судьбу, хоть я и королева, на твою… Ты плачешь!.. Ты не знаешь, что я любила де Бурдона, как ты любишь этого молодого человека, но у меня нет слез. Слышишь? Они убьют его, ведь они не прощают. Тот, кого я люблю, так же как ты своего возлюбленного, будет убит, а я ничем не могу помочь ему, я даже не узнаю, когда они вонзят ему в грудь кинжал; каждая минута моей жизни отныне станет мигом приближения смерти, я все время буду думать: может быть, он зовет меня сейчас, окликает по имени, бьется в агонии, залитый кровью, а я, я не с ним и ничего не могу; но я же королева, королева Французская!.. Проклятье! Я даже не плачу, у меня нет слез…
Королева ломала руки, царапала себе лицо; молодые люди плакали, теперь уже не над своим несчастьем, а над горем королевы.
— О! Что мы можем сделать для вас? — говорила Шарлотта.
— Приказывайте! — вторил ей Леклерк.
— Ничего, ничего!.. О, все муки ада в этом слове! Желать отдать свою кровь, свою жизнь, чтобы спасти любимого, и ничего не мочь!.. О, если б они были в моих руках, эти люди, которые дважды вонзили клинок в мое сердце! Но я ничего не могу сделать, ничем не могу помочь ему. Однако я была могущественна: когда король был в беспамятстве, я могла дать ему подписать смертный приговор коннетаблю, но я не сделала этого. О безумная! Я должна была это сделать!.. Сейчас в темнице был бы д’Арманьяк, а не де Бурдон!.. Он же так молод и красив! Он ничего им не сделал!.. Боже, они убьют его, как убили Людовика Орлеанского, который тоже им ничего не сделал. А король… король, который видит все эти злодейства, который ступает в крови, — стоит ему поскользнуться, как он кидается к убийце!.. Безумный король! Глупый король!.. О Боже, Боже, сжалься надо мной… Спаси меня!.. Отомсти за меня!..