Изабелла Баварская. Приключения Лидерика. Пипин Короткий. Карл Великий. Пьер де Жиак
Шрифт:
Объявив об этом, герольд направился к ближайшим воротам города и в знак вызова и предстоящего поединка прибил к ним перчатку своего господина.
Де Барбазан, со множеством людей взбежавший на городскую стену, бросил свою перчатку, показав, что принимает вызов неизвестного рыцаря, и затем велел одному из щитоносцев снять перчатку, прибитую к воротам.
Многие считали, что выходить на такой поединок не дело коменданта крепости, но де Барбазан, дав людям волю говорить что угодно, готовился на другой день принять бой. В течение ночи разровняли проход, чтобы ничто не мешало лошадям; по обе стороны от заграждения были вырыты углубления для трубачей; к стенам прибили факелы, чтобы осветить место поединка.
На следующий день в восемь часов утра противники появились в концах прохода;
Едва последний звук замер под сводами, оба рыцаря спустились в подземелье, держа в руках копья. Издали один другому казался тенью, двигавшейся во мраке преисподней; и только тяжелая поступь их боевых коней, от которой дрожало и гудело подземелье, указывала на то, что ни в лошадях, ни во всадниках нет ничего фантастического.
Поскольку противники, занимая необходимое для боя пространство, не могли рассчитать расстояния, де Барбазан, оттого ли, что лошадь у него была быстрее, или оттого, что он находился ближе к заграждению, достиг его первым. Он сразу же понял невыгодность своего положения, ибо, будучи сам неподвижен, должен был принять удар мчавшегося на него противника. Неизвестный рыцарь налетел как стрела, так что де Барбазан успел лишь нацелить свое копье, опереть его о щит и утвердиться в седле и на стременах. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы преимущество перешло на его сторону: не успел еще противник нанести удар, как сам очутился под ударом. Он грудью налетел на копье де Барбазана, которое, словно стекло, разлетелось вдребезги. Копье неизвестного рыцаря оказалось чересчур коротким и даже не коснулось де Барбазана. Английский рыцарь, опрокинутый ударом, головой коснулся крупа своей лошади, которая, отскочив шага на три, присела на задние ноги. Поднявшись, рыцарь обнаружил, что копье противника пробило его кирасу и было остановлено лишь надетой под кирасой кольчугой. Де Барбазан оставался неподвижен, как медное изваяние на мраморном пьедестале.
Оба противника развернули коней. Де Барбазан взял другое копье; трубы протрубили во второй раз. Им ответили трубачи, находившиеся около заграждения, и соперники снова углубились под своды. На этот раз их сопровождало множество французов и англичан, ибо теперь предстояла последняя схватка на лошадях, а потом, как мы уже говорили, противники должны были спешиться и продолжать бой на секирах, так что в подземелье допустили зрителей.
Расстояние при этом втором поединке было до того точно рассчитано, что оба рыцаря встретились в самой середине пути. На этот раз англичанин ударил своим копьем в левую часть кирасы де Барбазана; скользнув по ее полированной поверхности, острие копья поддело металлическую пластинку наплечника и на один дюйм вонзилось в плечо. Де Барбазан так сильно ударил копьем в щит противника, что от этого удара лопнула подпруга у лошади англичанина, и тот, достаточно твердо сидевший в седле, не вылетел из него, а откатился вместе с седлом шагов на десять; лошадь, освободившись от всадника, осталась стоять на ногах.
Де Барбазан соскочил на землю, неизвестный рыцарь тотчас поднялся; оба выхватили секиры из рук оруженосцев, и поединок возобновился с еще большим ожесточением. Однако и нападая, и защищаясь, оба проявляли осторожность, которая говорила о том, насколько высокого мнения они были друг о друге. Их тяжелые секиры с быстротою молнии опускались на щит соперника, выбивая тысячи искр. Поочередно отклоняясь назад, чтобы сильнее размахнуться, они походили на дровосеков: казалось, любой их удар мог бы свалить и могучий дуб, а между тем каждый отразил не менее двадцати таких ударов, и оба оставались на ногах.
Наконец де Барбазан, утомленный этой титанической борьбой и желая покончить со всем разом, бросил свой щит, мешавший ему действовать левой рукой, и оперся ногой о перекладину заграждения; обеими руками он так вращал свою секиру, что она свистела, словно праща, потом пронеслась мимо щита противника и со страшным грохотом ударила его по шлему. К счастью для неизвестного рыцаря, как раз в это мгновение он инстинктивно отвел голову чуть влево, что ослабило
Король Генрих оценил все благородство этого жеста. Он снял перчатку и протянул старому рыцарю руку.
— Отныне, — сказал он ему, — мы братья по оружию. Вспомните об этом при случае, мессир де Барбазан. Сам я этого никогда не забуду.
Де Барбазан принял это почетное братство, которое три месяца спустя спасло ему жизнь.
Оба соперника нуждались в отдыхе: один из них возвратился в лагерь, другой — в город. Многие же рыцари и щитоносцы продолжили этот необычайный поединок, и он длился почти целую неделю.
Поскольку осажденные не прекратили сопротивления, через несколько дней английский король пригласил французского короля и обеих королев к себе в лагерь; он поселил их в доме, который велел построить вне досягаемости пушечных выстрелов и перед которым, по его приказанию, утром и вечером играли на трубах и других инструментах: никогда, надо сказать, английский король не держал столь большою двора, как во время этой осады.
Однако присутствие короля Карла не заставило осажденных сдаться: они отвечали, что, если королю угодно войти в свой город, он волен войти туда один и будет принят с радостью, но что они никогда не согласятся отворить ворота врагам королевства. Впрочем, в армии герцога Бургундского все роптали на то, что король Генрих не проявлял к своему тестю должного внимания, а также на то, что дом его доведен до крайней скудости.
Осада Мелена затянулась, но утешением королю Генриху служили другие крепости и замки, сдавшиеся англичанам, такие, как Бастилия, Лувр, Нельским замок и Венсен. Он направил в Бастилию своего брата герцога Кларенса с титулом парижского губернатора.
Между тем осажденные давно уже нуждались в продовольствии: хлеб у них кончился, и они ели лошадей, кошек и собак. Они писали дофину, объясняли ему свое бедственное положение и просили о помощи. Однажды утром, как раз коща осажденные ожидали ответа от дофина, они вдруг увидели вдали довольно большой отрад, приближавшийся к городу. Подумав, что идет подкрепление, они поднялись на городские стены. Весело зазвонили колокола, и защитники города стали кричать своим врагам, чтобы те поскорее седлали коней, ибо все равно им придется уходить. Но вскоре они поняли, что ошиблись: это прибыл отряд бургундцев, приведенный правителем Пикардии, господином де Люксембургом из Перонна на помощь англичанам. С поникшими головами осажденные сошли с укреплений и велели прекратить бессмысленный колокольный звон. На другой день прибыл ответ дофина, в котором он сообщал, что у него слишком мало сил, чтобы им помочь, и уполномочивал их ко первому требованию английского короля заключить с ним мир на лучших условиях; они вступили в переговоры, и истощенный гарнизон сдался в плен с одним-единственным условием: что ему будет сохранена жизнь. Эта милость не касалась лишь убийц герцога Бургундского, тех, кто, будучи свидетелями убийства, не воспрепятствовал ему, а также всех английских и шотландских рыцарей, находившихся в городе. В результате Пьер де Бурбон, Арно де Гилем, де Барбазан и шестьсот или семьсот благородных воинов были отправлены в Париж и заключены в Лувр, Шатле и Бастилию.
На другой день два монаха из монастыря Жуаан-Бри и рыцарь по имени Бертран де Шомон, в сражении при Азенкуре перешедший на сторону англичан, а потом опять от англичан к французам, были обезглавлены на городской площади Мелена. После этого, оставив в городе английский гарнизон, король Генрих, король Карл и герцог Бургундский отправились в Париж, намереваясь устроить торжественный въезд.
Жители ожидали их с нетерпением и приготовили роскошный прием. Дома, мимо которых лежал их путь, были украшены флагами. Оба короля ехали верхом. За ними следовали герцоги Кларенс и Бедфорт, братья английского короля, а по другой стороне улицы ехали герцог Бургундский, одетый во все черное, и его рыцари и щитоносцы.