Изабелла Баварская
Шрифт:
Сир Жак сел, воцарилось долгое молчание: он говорил с таким жаром, что убедил всех. У некоторых из молодых рыцарей еще играла на губах усмешка, но умудренные опытом бойцы — коннетабль, сир де Куси, маршал де Бусико, мессир Жан Венский — сурово нахмурили брови, и видно было по их лицам: они так же, как и мессир Жак де Хелли, полагают, что армию подстерегает большая беда.
В то же время створки палатки раздвинулись, и весь покрытый потом и пылью гонец крикнул с порога:
— Скорее, сеньоры, трубите сбор и вооружайтесь, да не застанут вас врасплох, на нас движется конная и пешая армия турок, их восемь — десять тысяч. — И он исчез, чтобы сообщить весть другим военачальникам.
При этом известии все разом поднялись, и пока в растерянности глядели друг на друга, граф Невэрский подбежал к выходу
— К оружию, сеньоры! К оружию! Враг близко.
Вскоре этот крик эхом отозвался во всех уголках лагеря.
Пажи спешили седлать лошадей, рыцари звали оруженосцев, и хотя в головах еще бродил хмель, все бросились к оружию. Так как молодым рыцарям из-за лишнего завитка не удавалось сунуть ногу в стремя, граф Невэрский подал пример и отрубил шпагой это украшение на своем стремени. В один миг люди, одетые в бархат, оказались закованными в железо. Оседлали коней, и каждый встал под свой флаг. Развернули знамя с изображением божьей матери, оно заплескалось на ветру, и граф Невэрский вручил его адмиралу Франции, мессиру Жану Венскому.
Вдруг все увидели, что к ним во весь опор мчится рыцарь, держа в руках знамя с вышитым на нем серебряными нитями гербом и вдавленным черным крестом; остановившись перед знаменем с изображением божьей матери, вокруг которого уже собралась чуть ли не вся знать Франции, он громко крикнул:
— Я, Анри д'Эслен Лемаль, маршал короля Венгрии, послан к вам его величеством. Его величество предупреждает вас об опасности и предписывает не начинать битву, прежде чем не подоспеют новые части. Он опасается, что наши дозорные плохо разглядели и что армия врага гораздо больше, чем вам донесли. Он выслал навстречу ей конников, которые подойдут к ней ближе. Делайте, как я вам сказал, сеньоры, таков приказ короля и его совета; а теперь я возвращаюсь обратно, ибо не могу дольше оставаться здесь.
И он исчез так же внезапно, как и появился.
Граф Невэрский спросил у сеньора де Куси, что, по его мнению, следует предпринять.
— Надо последовать совету короля Венгрии, — ответил сир Ангерран, — в нем есть здравый смысл.
Но графа д'Э, подошедшего в это время к графу Невэрскому, сильно задело, что спросили сперва не его мнения, а сира де Куси, и он сказал:
— Все так, монсеньер; только король Венгрии хочет первым сорвать нынче цветы славы; то в авангарде были бы мы, а теперь будет он. Пусть кто хочет повинуется ему, я же отказываюсь.
Вытащив из ножен, украшенных лилиями, свою шпагу коннетабля, он приказал рыцарю, несшему его знамя:
— Знамя вперед! Именем бога и святого Георгия, вперед! Так должен вести себя сейчас настоящий рыцарь.
Сир де Куси, озабоченный таким оборотом дела, сказал, обращаясь к мессиру Жану Венскому, державшему в руках знамя армии с изображением божьей матери:
— Как же теперь быть?
— А так, — отвечал со смехом сир де Ла Тремуй, — пусть старики плетутся сзади, а молодых не удерживайте!
— Мессир де Ла Тремуй, — спокойно возразил сеньор де Куси, — мы сейчас в деле увидим, кто останется позади, а кто будет впереди. Постарайтесь только, чтобы голова вашей лошади не отрывалась от хвоста моего коня. Но я-то обращаюсь не к вам, меня интересует мнение мессира Жана Венского, — я еще раз спрашиваю, что он думает предпринять.
— Сейчас, — сказал мессир Жан Венский, — бесполезно взывать к разуму, верх одерживает безрассудство. Нет сомнения, нам следовало бы дождаться короля Венгрии или, по крайности, — тех трехсот наших бойцов, которых я нынче послал за фуражом. Но раз уж графу д'Э угодно выступить, мы должны последовать за ним и биться из последних сил. А впрочем, взгляните-ка: теперь поздно отступать!
И впрямь, справа и слева от лагеря взметнулось облако пыли, которое время от времени прорезывал, словно вспышка молнии, блеск оружия. Это два крыла армии Баязета, смяв заслон христиан, отходили назад, чтобы задушить их потом в своем кольце. Те из христиан, у которых был за плечами хоть какой-то боевой опыт, поняли, что сегодня они проиграли. Однако мессир Жан Венский не повернул вспять, а, напротив, крикнув «Вперед!», первым пришпорил коня. Тотчас же, повторив этот клич, рыцари, осененные знаменем божьей матери, ринулись на врага, и странно было видеть, как семь сотен человек атаковали сто восемьдесят тысяч.
Они неслись, потрясая копьями, но турецкий авангард внезапно отхлынул, оставив позади себя насаженные вкривь и вкось острые копья, и лошади рыцарей, мчавшиеся во весь опор, грудью напарывались на них. Этот оборонительный заслон, должно быть, соорудила пехота, бывшая в распоряжении короля Венгрии. Несколько всадников спрыгнули с лошадей и попытались, несмотря на град сыпавшихся на них стрел, ударами копий снести эту изгородь. Вскоре образовалась брешь, через которую смогли пройти фронтом двадцать человек. Этого было более чем достаточно: вся армия крестоносцев устремилась в этот довольно широкий проем и атаковала неприятельскую армию. Они насквозь прорезали турецкую пехоту, а затем повернули назад, топча тех, кто попадался на пути, копытами своих лошадей. Но тут слева и справа от них раздались звуки труб и цимбал — на них двинулись два крыла турецкой армии, в это же время в бой вступила кавалерия из восьми тысяч человек, которая, по расчетам Баязета, должна была стать в авангарде. Христиане, завидев это сверкавшее золотом и облеченное высшим доверием войско, решили, что среди них должен быть султан, их вновь охватил боевой задор, и они, выстроившись для атаки, с не меньшим пылом, чем только что на пехоту, обрушились на это войско. И оно, так же как и первое, не устояло под натиском французов и, несмотря на численное превосходство, обратилось в бегство, рассыпавшись по полю, как стадо овец, на которое напала стая волков.
Преследуя их, французы очутились вдруг перед рядами основного воинства, в котором находился сам султан. И тут им был дан настоящий отпор. Однако рыцари, надежно защищенные своими доспехами, проникли в эту плотную массу так же свободно, как клинок входит в древесину; но так же, как клинок, они оказались плененными и стиснутыми с обеих сторон. Тогда-то они и поняли, что допустили ошибку, не дождавшись короля Венгрии, его шестидесяти тысяч человек; армия христиан представляла собой в этот миг не более чем крупицу в этом скопище неверных, которым, казалось, владела одна мысль: сдавить эту горстку ринувшихся на них людей и задушить их в своем кольце.
Коннетабль, совершивший ошибку, все бы отдал сейчас, чтоб исправить ее, да одного только мужества было мало; он был окружен со всех сторон, но смело глядел в лицо врагу. Сломав свое, копье и шпагу коннетабля, он отстегнул от седла один из огромных мечей с двойной рукояткой — сегодня нам кажется, будто их ковало для себя некое племя гигантов, — и, размахнувшись, стал наносить удары, и все, кого касалось страшное лезвие, падали, словно подкошенные. Маршал Бусико тоже бросился в самую гущу врага; словно косилка в поле, прокладывая себе дорогу и не заботясь о том, подымались ли за ним новые полчища, он продвигался вперед, производя вокруг себя страшное опустошение. Сир де Куси устремился навстречу неверным, вооруженным дубинками, они орудовали ими не хуже, чем дровосек топором, но сира де Куси надежно защищали доспехи, и на удар, причинявший ему лишь легкую боль, он отвечал ударом, оставлявшим смертельную рану. Оба де Ла Тремуй шли бок о бок, и сын отражал удары, сыпавшиеся на отца, а отец — на сына; у того ранило лошадь, и в то время, как он пытался высвободить ногу из стремени, отец загораживал его своим щитом и, подобный разъяренной львице, защищающей своих детенышей, отсекал руки, тянувшиеся к его сыну и пытавшиеся схватить его; а сын, высвободившись наконец из-под коня, стал колоть концом шпаги лошадей, и прежде чем упавший всадник успевал встать, отец приканчивал его. Мессир Жак де Хелли, промчавшись кровавой дорогой битвы, очутился по ту сторону вражеского крыла. Он мог бы вверить жизнь своему стремительному Тадмору и бежать за Дунай, оставив позади врага; но когда он поднял голову и увидел среди врагов немногих уцелевших своих товарищей, привставших на стременах и возвышавшихся над неверными, как редкие колосья пшеницы в поле ржи, он бросился назад, туда, где шел бой. Ловко орудуя шпагой, он оказался вскоре рядом с графом Невэрским; его лошадь убили, но, исполняя свой долг главнокомандующего, граф подавал всем пример, вокруг него валялась груда мертвых тел. Завидев де Хелли, граф, вместо того чтобы попросить о помощи, крикнул: