Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1
Шрифт:
Он с таким рвением исполнил приказ королевы, какого никогда не выказывал в хороших делах, и донес о решении Изабеллы в Санта Мадре.
Но великие инквизиторы знали силу и ловкость Летучей петли лучше Браво Мурильо, а потому решили не участвовать в осаде площади Педро, но приняли другие, тайные меры.
В продолжение всего дня народ толпился у эшафота, так как удивительный слух о вторичном появлении Мерино как молния пронесся по всему городу.
Слова воззвания, которое, наконец, было снято, так как оно производило неимоверное волнение в народе, было переписано некоторыми противниками
— Да здравствует Летучая петля! Да здравствует дон Рамиро!
До позднего вечера не расходилась толпа с площади Педро. Хотя она теснилась у самых ступеней эшафота, но редко кто входил на них, чтобы убедиться, что тело Мерино, с головой у ног, все еще лежало возле плахи.
С наступлением ночи опустела огромная площадь у окруженного гробовой тишиной черного громадного эшафота, и только стражи, закутанные в черные плащи, прятались за колоннами домов. Они явились сюда, чтобы увидеть, что произойдет около эшафота и, если удастся, схватить хоть кого-нибудь из членов Летучей петли.
Дону Рамиро давно было известно приказание королевы, но несмотря на это его ловкие товарищи были размещены по всей площади. Шпионы Мурильо и не подозревали об этом. Он же, неприкосновенный и как будто неуязвимый, под прикрытием маски, обходил дозором всю площадь.
Если бы караульный осмелился напасть на него, то вмиг явилась бы дюжина людей, которые, не производя ни малейшего шума, вступились бы за него.
Но, по-видимому, никто не изъявлял притязаний на жертву эшафота. Все было тихо, никто не прерывал потрясающей тишины и мрака, царствовавших на площади Педро.
Вдруг около часа пополуночи вспыхнуло яркое зарево среди площади, погруженной в мертвый покой. Через минуту поднялось красное пламя к ночному темному небу. Зловещий крик «пожар!» послышался со всех сторон.
Площадь Педро представляла страшное зрелище. Место казни, находившееся на самой середине, было вдруг подожжено со всех четырех сторон. Пламя запылало, пожирая дерево и сукно. Стражи были не в состоянии удержать пожар. Народ, разбуженный криками и суматохой, сбежался на площадь. С ужасом присутствовали все при том, как пламенные подмостки рухнули и погребли в своих развалинах мертвое тело Мерино. Хотя с помощью огня, но все-таки монахам удалось спасти его от позорного кладбища.
Трибунал Санта Мадре, которому не суждено было поместить набальзамированное тело великого инквизитора в предназначенной ему гробнице, решил ни под каким видом не отдавать его на волю земных владык и пожелал лучше предать огню тело великого собрата. Жозэ и его сообщники, не замеченные караульными, подложили огонь, когда уже смеркалось.
Мадридский народ понял, кто в этом случае исполнил свою железную волю, так часто неподвластную королям и императорам. Все более укоренялось мнение, что двор действует по указке Санта Мадре, имеющего громадное влияние на правителей.
Это мнение и неудовольствие еще более распространились, когда Браво Мурильо с согласия королевы принял меры против личности, пользовавшейся поддержкой большинства народа.
Все желали, чтобы
Как только этот слух дошел до кабинета министров, Браво Мурильо, не останавливавшийся ни перед каким средством, чтобы достигнуть своих целей, запретил всякое избирательное собрание. Герцога же Валенсии он сослал, отправив ему приказание немедленно ехать в Вену с некоторыми поручениями.
— Отчего же не прямо в Японию или Исландию? — воскликнул Нарваэц, когда получил это предписание. — Неужели воображают, что я настолько близорук, что не вижу изгнания за этим предписанием?
Человек с закаленным лицом и проницательным взглядом, которого Мурильо ненавидел, покинул столицу 11-го февраля 1852 года. Ликующий народ долго провожал его и порывался даже отпрячь его лошадей.
Заменить его должен был Ронкали, прежний генерал-капитан острова Кубы, посредственный воин и, конечно, не государственный человек, способный направить крепкой рукой потерявший управление корабль в надежную бухту. К тому же только теперь почувствовались последствия жалкого правления Мурильо, который, предчувствуя беду, поспешно бежал во Францию.
Положение же Ронкали было вдвойне тягостно, так как он имел в палате депутатов могучих врагов: генерала О'Доннеля и графа Лусена, приверженцев Нарваэца.
На первых же порах завязалась открытая борьба в палате депутатов, когда речь зашла о проведении железных дорог, и Ронкали с министром финансов Льоренте вынуждены были сознаться, что для этого не могут выдать денег из государственной казны, а потому необходимо повысить налоги.
Когда это предложение, как и всегда, вызвало сильное сопротивление, министр Льоренте предложил другое средство — новый заем. Он доходил до 1000 миллионов реалов и должен был совершиться через банкира Соломанку, который уж договорился с лондонским банкирским домом Бэринга.
Но еще более бурными были заседания, когда очередь дошла до обвинения Нарваэца. Тут Серрано трижды призывал к ответу президента Ронкали, а Прим громко упрекал вернувшегося Мурильо, спросив его, как у него хватило бесстыдства и дерзости явиться в собрание кортесов после 68 нарушений законов конституции.
Браво Мурильо осмелился с улыбкой взойти на трибуну, чтобы защищать себя, но со всех сторон послышались такие сильные угрозы и такие энергичные свистки, что опаснейший враг испанского народа, произведение Санта Мадре, вынужден был оставить собрание, состоящее из представителей народа.
Через несколько дней в палате разыгралась еще более худшая сцена, которая бросила тень на честь тех личностей, которые имели право принадлежать к приближенным королевы.
Конха, бывший, как мы знаем, довольно продолжительное время генерал-капитаном острова Кубы (после Ронкали), доложил членам собрания кортесов, что герцог Рианцарес, супруг королевы-матери, не стыдился вести постыдную торговлю невольниками, что другие народы с презрением говорят о нем. Герцог Рианцарес заставлял платить себе за каждого невольника, которого привозили на остров Кубу, значительную сумму.