Избавление
Шрифт:
Я взглянул на реку, но с того места, где был, байдарки с Льюисом не увидел. Вряд ли они уже могли проплыть мимо, не заметив нас. Но абсолютной уверенности в этом у меня не было. Мысль о том, что это все-таки могло случиться, была очень неприятна. Нет, скорее всего, мы слишком далеко уплыли вперед.
Колоссальным усилием воли я заставил себя посмотреть на белое, болезненное лицо, пытаясь, сообразить, как себя вести и что говорить. Он заметил, что я взглянул на реку как-то по особенному.
– Кто-то еще плывет с вами? – спросил он меня.
Я проглотил слюну, лихорадочно обдумывая возможности
– Нет, – сказал я и стал отступать подальше от реки, чтобы и этих двух типов увлечь за собой.
Тощий протянул руку и с неожиданной нежностью провел пальцами по руке Бобби выше локтя. Бобби дернулся в сторону – и тут же дуло ружья взметнулось вверх, будто ненароком, но уверенно.
– Ну, нам пора двигать дальше, – сказал я. – Нам еще далеко плыть. – И шагнул к байдарке.
– Никуда вы не поплывете, – сказал высокий и направил ружье прямо мне в грудь.
Сердце у меня в груди прыгнуло – я представил, как из обоих стволов вырывается огонь. Интересно, как все-таки эти отверстия будут выглядеть во время выстрела? Действительно ли из них вырвется огонь? Или просто серый бесформенный дымок? Успею ли я вообще заметить что-нибудь в то краткое мгновение между жизнью и смертью? С такого расстояния выстрел из обоих стволов разнесет меня надвое. Вместо курка была приспособлена бечевка, и человек, держащий ружье, натянул ее, обмотав вокруг руки.
– Пошли с нами, если не хотите, чтоб ваши кишки разнесло по всему лесу.
Я поднял руки вверх, как это делают в кино, – оставив ладони на уровне груди. Бобби умоляюще посмотрел на меня, но я был так же беззащитен, как и он. Я почувствовал, как сокращается мой мочевой пузырь. Я стал отходить в лес, продираясь сквозь большие кусты, которые видел, но не чувствовал. Они все шли позади меня.
Раздался голос одного из них:
– Стань спиной вон к тому деревцу.
Я глазами выбрал одно из тех деревьев, которое можно было назвать «деревцем».
– Вот это? – спросил я.
Ответа не последовало. Я прислонился спиной к дереву, которое себе выбрал.
Тощий подошел ко мне и снял с меня плетеный пояс, на котором висели нож и смотанная веревка. Затем, очень быстрыми движениями, отцепил веревку и снова надел на меня пояс – но так, что он обхватил и дерево. Пряжку он переместил на другую сторону ствола и затянул пояс так плотно, что мне стало трудно дышать. Когда он вернулся из-за дерева, в руках он держал мой нож. Мне пришло в голову, что, наверное, все это они проделывали не в первый раз – они действовали слишком уверенно, что вряд ли было бы возможно, если бы им пришлось все это делать впервые.
Тощий повертел нож перед глазами, и я ожидал, что сталь
– Ты посмотри на эту штуку, – сказал высокий, обращаясь к своему напарнику. – Этим можно бриться!
– Вот и попробуй на нем. Волос у него вроде бы хватает. Вот только на башке мало осталось.
Высокий, почему-то задерживая дыхание, ухватился за собачку на молнии моего комбинезона и потянул ее вниз, расстегнув молнию вплоть до пояса. Будто вскрыл меня.
– Милостивый и всемогущий Боже! – воскликнул пузатый. – Обезьяна, да и только! Я никогда такого не видел. А ты?
Тощий подсунул кончик ножа мне под подбородок, и мне пришлось задрать голову вверх.
– Тебе когда-нибудь отрезали яйца, ты, сучья обезьяна?
– Нет, в последнее время такой операции надо мной не производили, – сказал я подчеркнуто правильно, «по-городскому». – А зачем тебе мои яйца?
Он приложил нож плоскостью к моей груди и провел им немного в сторону. Потом отнял нож от груди. Лезвие было покрыто черными волосками и капельками крови.
– Острый, – сказал он. – Бывает острее, но и этот сойдет.
Я чувствовал, что с того места под подбородком, куда он ткнул кончиком ножа, стекает кровь. Никогда мне раньше не приходилось сталкиваться с таким грубым и пренебрежительным отношением к телу другого человека. И дело было не в том, что он тыкал в меня железом, водил стальным острием по груди, – если бы он тыкал в меня или царапал своим ногтем, это было бы не менее грубо и жестоко; нож лишь подчеркивал его пренебрежительное отношение к живому телу. Я тряхнул головой, пытаясь вернуть себе нормальное дыхание в этой серой пустоте, наполненной листьями. Я посмотрел прямо вверх над собой, на ветки молодого дерева, к которому был привязан. Потом перевел взгляд на Бобби.
Он, открыв рот, смотрел на то, как я судорожно хватаю воздух, один глоток жизни за другим. Он ничем не мог мне помочь, но судя по тому, как он смотрел на кровь на моей груди и под подбородком, его собственное положение ужасало его еще больше – в том, что его не привязали, был заключен какой-то пугающий неизвестностью смысл.
Они оба подошли к Бобби, тощий держал ружье. Пузатый, с белой щетиной, взял Бобби за плечи и развернул его спиной к себе.
– А теперь сымай штаны, – велел он.
Бобби нерешительно опустил руки и запинающимся голосом сказал:
– Снять?..
У меня внутри все сжалось, даже в заднице заныло. Господи Боже. Беззубый приставил ружье к шее Бобби под правым ухом, поте слегка подтолкнул его:
– Ну, давай, снимай, и все. Шевелись!
– Что все это... То есть... – чуть ли не шепотом пробормотал Бобби.
– Помалкивай, – сказал пузатый. – Сымай, и все.
Тощий злобно ткнул в шею Бобби ружьем, его движение было таким быстрым, что мне показалось, что ружье выстрелило. Бобби расстегнул пряжку пояса, потом брюки; снял их и стал оглядываться в смехотворной попытке отыскать подходящее место, куда бы их положить.