Избавление

Дики Джеймс

Река присутствует, в той или иной степени, во всем, что я делаю. Она всегда находит способ послужить мне – и тогда, когда я стреляю из лука, и когда я создаю эскизы рекламы, и в новых коллажах, которые я делал для друзей. Джордж Холли, тот, который увлекался Браком, купил у меня один из этих новых коллажей, после того, как я снова взял его на работу. Теперь этот коллаж висит у него в загородке; коллаж насыщен волнистыми, сложными формами, извивающимися посреди заголовков, кричащих о каких-то войнах и студенческих забастовках, которые

я повырезал из газет и журналов. Джордж стал одним из моих лучших друзей, – только Льюис мне по-прежнему ближе всех, – и мы ведем с ним серьезные беседы об искусстве. Иногда мы слишком увлекаемся, и от этого страдает работа – ее в студии очень много, больше, чем раньше.

Бобби я видел всего пару раз; мы встречались случайно на улице и просто кивали друг другу, даже не заговаривая. По его внешнему виду я не мог определить, как он поживает. Но ясно было, что он вернулся к своим вежливым, хотя и несколько гадким манерам, которыми всегда отличался. И я не пытался поддерживать с ним никаких контактов. Он для меня всегда будет оставаться ненужным балластом, верещащим и дрыгающим ногами. Зачем мне с ним, с таким, поддерживать какие бы то ни было отношения? Потом я узнал, что он ушел из компании, в которой работал, пытался начать новое дело – открыл закусочную для автомобилистов, в которую «можно заехать, получить в корзинке жареного цыпленка и ехать дальше», и закусочную, где давали еду и напитки на вынос, расположенную рядом с техническим колледжем. Но ничего у него не получилось, и он переехал в другой город, а позже, насколько мне известно, уехал на Гавайи.

Наши отношения с Тэдом стали еще лучше. Работа в студии такая же скучная, ну, может быть, чуть-чуть веселее, чем раньше. Мой сын Дин растет нормально, хотя он и странно молчаливый мальчик. Он иногда взглянет на меня, будто исподтишка, словно хочет сказать нечто такое, чего раньше не говорил. Но, возможно, это мне только кажется; он никогда не говорил мне ничего особенного, ничего, кроме тех обычных вещей, которые отцу может говорить сын. А вообще он крепкий парень, простой, и мне кажется, становится красивым юношей. Льюис для него нечто вроде идола: Дин уже занялся культуризмом.

Я разыскал ту девушку, которая позировала для рекламы трусиков – у меня с ней были связаны определенные ассоциации, – и даже пару раз ужинал с ней в ресторане. Мне она все еще нравилась, но золотое пятнышко в ее глазу потеряло для меня свою притягательную силу. Его место было в ночной реке, в мире невозможного. Для меня его чарующая сила находилась только там. И я оставил его в прошлом, хотя, должен признать, что мне снова хотелось бы видеть, как девушка, окруженная мужчинами, стоит в небольшом помещении, прикрывая рукой грудь. Я иногда вижусь с ней, и студия время от времени пользуется ее услугами. Она составляет некую, весьма приятную часть моего мира, хотя и совсем незначительную. Она для меня скорее воображаемая, чем реальная.

Марта же для меня очень настоящая.

Летом мы сидим у озера, где снимаем беленький домик; но это не озеро Кагула, образовавшееся на месте той реки; наше озеро расположено совсем в другой части штата, но оно тоже не естественное, а образовавшееся в результате постройки дамбы. Мы сидим на берегу, смотрим на воду, по вечерам иногда пьем пиво. На противоположной стороне озера залив, в котором стоит много лодок. Мы наблюдаем за ними – они снуют по озеру. Время от времени появляется кто-нибудь, катающийся на водных лыжах, вспрыгивает на длинную, бесконечную, белую по краю водяную ступеньку, протянувшуюся по зеленому верхнему слою воды. Время от времени из своего домика появляется Льюис, хромая, подходит к нам. И мы смотрим друг на друга, будто передаем друг другу секретную информацию: мы знаем истинный вес воды и то, что она может сделать с человеком. Льюис тоже изменился, но это не сразу заметно. Теперь он может умереть спокойно – он знает, что смерть лучше бессмертия. Он просто человеческое существо, а не сверхчеловек, и при этом хорошее существо. Теперь он меня называет «Эн-Пэ», что означает – но об этом знаем только мы с ним – «неорганизованная преступность».

Когда на вечеринках или во время обеда в ресторане Льюис обращается ко мне «Эн-Пэ», все пытаются выяснить, что же это значит.

Иногда, на том же озере, мы практикуемся в стрельбе из лука. Льюис установил между деревьями мишень, и мы стреляем по ней метров с пятидесяти, немножко вниз по уклону. Место там для стрельбы прекрасное. Мы используем алюминиевые стрелы, но я никогда больше не ставлю на них наконечники – мой бок запрещает мне это делать. Я чувствую, как он вздрагивает при одной мысли об этом. К тому же, в этом нет никакой необходимости. Тот лук, которым я сейчас пользуюсь, слишком легок для охоты.

Льюис все еще остается прекрасным стрелком, и следить за тем, как он стреляет – одно удовольствие.

– Мне кажется, – сказал он однажды, – когда я спускаю тетиву, то попадаю в царство Дзен. Эти заумники дзен-буддисты правы. Не нужно ничему сопротивляться. Лучше содействовать ему. И тебя приведет куда надо. И стрелу принесет прямо в цель.

Хотя озеро Кагула не стало пока центром отдыха, столь же популярным, как то озеро, на которое мы ездим отдыхать, есть признаки, что интерес к нему постепенно возрастает. И в тех местах, которые застройщики именуют «нетронутыми участками», появляется то, что обычно называется «хорошими базами отдыха». Я полагаю, что вокруг озера Кагула водится еще много оленей – большинство из них обитало в лесах на возвышенностях. Но, скорее всего, через несколько лет они исчезнут, и из живности там останется лишь неистребимое племя кроликов. На южном конце озера уже построили большую стоянку для лодок, и младший брат моей жены говорит, что озеро все больше привлекает «молодое поколение», тех, кто как раз заканчивает школу.