Избавление

Дики Джеймс

Я спотыкающимися ногами подошел к нему – будто пьяный в баре, где все тоже пьяны, шел к его столику. Я попытался стащить Дрю с камней, ухватившись за спасательный жилет, но с первой попытки это не удалось. Казалось, он еще глубже уселся между камнями. Но в следующее мгновение, выталкиваемый водой из его нового положения, он поднялся без всяких усилий с моей стороны. Бобби подошел к нему с другой стороны, и мы втроем побрели к байдарке сквозь два элемента мироздания – воду и воздух, – спотыкаясь о камни, о воду, которая своим напором запутывала нам ноги, спутывая их с ногами Дрю. Я впервые осознал, насколько большим и тяжелым,

оказывается, был Дрю. Мы все трое упали, и Дрю поплыл в сторону, закинув голову, медленно поворачиваясь; его изуродованное лицо было очень спокойным, умным, ничего не выражающим, пустым как небо.

Я отправился за ним, оступился в небольшую подводную яму, снова чуть не упал. Наконец, поймал труп и, преодолевая течение, подтащил его, удерживаемый на воде спасательным жилетом, к камню, совсем рядом с байдаркой и уложил на него животом. Осмотрел голову. Да, действительно, что-то очень сильно ударило его по голове, но был ли это след от попадания пули, я не знал. Я никогда не видел огнестрельных ран. Все свои знания об огнестрельных ранах я почерпнул только из сообщений об убийстве президента Кеннеди, которые я читал в свое время, как и большинство других американцев. Там приводились всякие подробности, показания свидетелей и врачей. Больше мне сравнивать было не с чем. Я помнил, что, судя по тогдашним описаниям, выстрел снес Кеннеди часть черепа. Но глядя на Дрю, я ничего похожего на страшную рану не видел. Под линией волос, прямо над левым ухом, проходила полоска содранной кожи, и череп в этом месте казался вдавленным, вмятым. Но он не был разворочен, не было и никаких следов проступающего сквозь рану мозга.

– Бобби, иди сюда, – позвал я. – Надо кое-что решить.

Я показал ему на рану на голове Дрю. Бобби наклонился, всматриваясь, потом распрямился; его глаза налились кровью. Мы прислонились к камням, пытаясь отдышаться.

– Это огнестрельное ранение?

– Эд, знаешь, я не знаю. Но мне кажется, это не похоже на след от пули.

– Посмотри получше.

Я показал на содранное место над ухом.

– Из того, что мы знаем, это может быть следом от пули, которая просто чиркнула его по голове. Но утверждать, что эта пуля убила его, я не берусь.

– Но ведь такую отметину мог оставить и камень, после того как он упал в воду, – возразил Бобби.

– Если мы все сделаем как нужно, нам не придется никому объяснять, как все получилось. Никому, кроме нас самих, – сказал я. – Но сам бы я очень хотел знать. Я думаю, нам просто нужнознать.

– Но как мы можем знать наверняка?

– Льюис, может быть, разбирается в ранах лучше, чем мы. Давай подтащим Дрю поближе к нему. Пускай он хорошо посмотрит.

Мы снова подняли Дрю и подтащили его к байдарке. Подвинули ею так, чтобы затылок оказался на уровне планшира, и положили голову на борт лодки.

– Льюис, – позвал я тихо.

Он не ответил, глаз не открыл; дышал он тяжело.

– Льюис, открой глаза на секунду. Это важно. Это очень важно.

Он повернул голову и открыл глаза. Бобби и я поддерживали Дрю тремя руками; свободной рукой я повернул голову Дрю и показал Льюису на рану над ухом.

– Льюис, это след от пули? Этот след оставила пуля?

В глазах Льюиса шевельнулся его прежний интерес к тому, что происходит вокруг. Он приподнял голову, насколько мог, и посмотрел на голову Дрю.

– Ну, что ты скажешь?

Это огнестрельная рана? Это от пули, а, Льюис?

Он слегка шевельнулся и посмотрел мне прямо в глаза. Я внутренне сжался – я не знал, что последует. Он кивнул едва заметно, и его голова снова откинулась назад.

– Чиркнуло, – сказал он.

– Ты уверен? Уверен?

Он снова кивнул, его слабо передернуло от позыва к рвоте, и эти движения почти совпали. Потом кивнул еще раз, и еще. Мы с Бобби переглянулись. А потом снова посмотрели на рану на голове Дрю.

– Может, так и есть, – сказал Бобби.

– Может быть, так оно и есть, – повторил я. – Так или иначе, нам придется в это поверить. Но никому другому мы не можем его показать. Сами мы не в состоянии определить наверняка, но есть специалисты, они это определят запросто. А если нам придется объяснять, как он получил пулевое ранение, все остальное тут же всплывет.

– Как мы из всего этого выберемся? Я не представляю, как нам теперь из всего этого выбраться. Не представляю, и все тут!

– Мы уже почти выбрались, – сказал я.

– А что будем делать с Дрю?

– Мы... утопим его в реке, – сказал я. – Так, чтобы он никогда не всплыл.

– О Господи, Господи!

– Послушай, все обстоит именно так, как я только что сказал. Именно так! Мы не можем позволить никому, кто в этом разбирается, осматривать его. Если мы вернемся без него – ну, случилось несчастье, не повезло. В конце концов, мы ни хера не понимаем в плавании на байдарках. И пускай кто-нибудь попробует доказать обратное! Мы приехали на эту ебаную реку, ничего о ней не зная. Разве это не святая правда? Поначалу все шло нормально, а потом мы перевернулись. Потеряли вторую лодку. Льюис сломал в порогах ногу, а Дрю утонул. Этому все поверят. Но объяснить, как так получилось, что одного из нас убили выстрелом из винтовки – не удастся.

– А если его действительно убила пуля?

– Совершенно верно – его убила пуля.

В глазах Бобби появился какой-то свет, потом он померк.

– Этому всему нет конца, – сказал он. – Нет конца!

– Есть конец, – ответил я. – Конец вот здесь. Нам осталось сделать совсем немного, но это надо сделать с толком. Все теперь зависит от того, как мы управимся. Абсолютно все.

Я засунул руку в накладной карман на штанине комбинезона и нашарил там запасную тетиву. Привязал ее одним концом к большому камню, а другим – к поясу Дрю. Связал узел за узлом. Мы положили камень в байдарку. Потом я уложил тело Дрю, в его спасательном жилете, на воду и побрел через пороги, волоча его за собой и иногда легонько подталкивая.

Когда стало поглубже, Бобби залез в байдарку и взял в руки весло. Мы с Дрю пошли сквозь пороги, и я отправился в полет по воде в своем спасательном жилете. Я взглянул на руку Дрю, плывущую в воде раскрытой ладонью вверх. На пальцах, уже вспухших в воде и побледневших, были мозоли от гитарных струн, на одном пальце – кольцо еще со времен его студенческой жизни. Я подумал, что следовало бы отдать его жене хотя бы это кольцо. Нет, нет, я не мог сделать даже этого – пришлось бы что-то объяснять... Я прикоснулся к мозоли на среднем пальце левой руки – и мои глаза ослепли от слез. Я на мгновение обнял его. Из глаз текли слезы, как еще одна река. Нас несло течение. Я мог бы плакать вечность, пока течет река. Но времени уже не было.