Избавление
Шрифт:
— Ну–ну, хватит меня жалобить, — перебил Игнат. — А ежели всурьез, не уехал бы я в свое время с Крыма, то, глядишь, и выбился бы в черноморские адмиралы. У меня по морю до сей поры душа болит. Когда–нибудь махну к морю. Может, и тебя прихвачу с собой. Все–таки подлечиться тебе не грех, на поясницу жалуешься, на ревматизм.
— Порадей, век буду благодарить, — кивнул Митяй. — А покудова давай доклад обмозгуем.
Он встал, принес из смежной комнаты чернильницу с ручкой и ученическую тетрадь.
— Бумага нужна не такая, — возразил Игнат.
— Какая же?
— Слоновой кости, чтоб лоснилась и не мялась.
— Где такую
— А у тебя на печке, кажись, церковная книга имеется. Помню, Верочка мне приносила читать. Вот и вырви оттуда плотный изначальный лист.
Действительно, как это Митяй сам не докумекал: в этой церковной книге оказался чистейший лист, только, правда, по краям маленько мухами засижен, да не беда — кончики можно обрезать.
Сели. Призадумались. Игнат запустил пятерню в волосы и почесывал затылок. А Митяй, сложив под его взором крест–накрест руки, глядел на свата с превеликим умилением. Похоже, еще минута, и он раздобрится до того, что полезет целовать своего мудрейшего свата.
— Почни с дела… Ему некогда читать пустое… — тыркал пальцем в лист бумаги Митяй.
— С того и зачну… Не мешай. — Игнат обмакнул перо и начал писать:
"Обращается к вам колхозник села Ивановки, что вблизи Воронежа…
Короче говоря, не буду отвлекать вас от государственных дум, но что–то нужно делать с нашим колхозом. Подзаваливается он, и не по причине только военной порухи. Много плутней развелось в нашем селе. Как пиявки, впились в здоровое тело. Всяк себе хочет, и суют без зазрения совести руки в общественный амбар… Нет у нас толкового руководителя, а без вожака, как известно, птицы далеко не улетят. По сию пору у нас сменилось уже семь председателей. А вы знаете, что говорится в пословице: "У семи нянек дитя без глаза". Хромает наш колхоз на обе ноги, все идет через пень–колоду. Инвентарь ржавеет под открытым небом, где ж тут металла в стране набраться, коль такое безобразие… Аль возьмите вы зерно. Придет весна, сеять надо, а зерна нет. Все подчистую отправил председатель с красным обозом. Я уж не докладываю о том, что трудодень–то, по правде говоря, оказался тощим. Но мы как–нибудь переможем. А вот оставить весною поля незасеянными — это уже пахнет дурно.
Извините, Иосиф Виссарионович, что время у вас дорогое отнимаю, но доложу и по второму пункту: для чего мы живем? Чтобы разорять и, простите, шкодить в собственном доме? Нет. У нас цель великая. А как поступают на местах? Были в нашем селе два сада — старый и новый, более полтыщи корней сортных яблонь и груш — ранний и зимний анис, белый налив, апорт, антоновка, китайка, бергамоты, душистые дули… А что получилось — оба сада, можно сказать, косой скосили, порубили на дрова городским, вплоть до одного дерева. Получилось для кое–кого: после нас хоть потоп. Отбивают человека от земли, лишают радостей жизни…
Прав ли я, дорогой наш Иосиф Виссарионович, растолкуйте мне, не шибко образованному мужику…"
Игнат, написав это, вытер вспотевший лоб и вздохнул:
— Вот примерно в таком духе и докладывай. Только не робей. Будет спрашивать — руби напрямую. Он–то поймет.
— Да мне нечего стращаться, — поддакнул Митяй. — Попаду на прием и всех выведу на чистую воду. Ты только ни–ни… понял?
— Разумею, — уверил сват. — В таких вопросах я твердокаменный.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
В пути Митяй напустил на себя
Медленно побрел на улицу — ему даже интересно стало походить по Москве, увидеть, какая она, столица наша, подышать ее воздухом. Несмотря на военную пору, Москва жила, улицы запружены толпами снующих и куда–то спешащих людей. Громады стен, как пояснил один прохожий горожанин, под камуфляжем, но Митяй так и не понял каверзное словцо, пока сам не докумекал, что разукрасили дома для маскировки от налетов вражьих стервецов.
Проплутал Митяй дотемна. Наступил вечер, подошел к одной гостинице, медленно прочел название "Якорь", хотел зайти, но табличка изнутри на стеклянных дверях предостерегала: "Мест нет". Осерчал. Ночевать же к горбатой Феодосии не пошел: заявишься, выпивать усадят, а с разбитой головой как потом идти в Кремль? Враз прогонят. И Митяй, дав себе зарок не гостевать, пока не побывает на приеме, облюбовал в каком–то многоэтажном доме местечко на лестничной клетке, под батареей: и крыша над головой, и сквозняки не гуляют, и спину греет.
Утром опять пришел он на Красную площадь. К радости своей, увидел, как милиционер перекрыл все движение на большом пространстве, и в ворота под башню пронесся черный лимузин. Митяй смекнул, что в этой машине проехал сам Сталин, иначе бы чего ей так спешить. Набравшись смелости и выпятив грудь, Митяй шагнул к воротам, хотел уж шмыгнуть в сводчатый проем, но в этот момент кто–то сзади окликнул его. Митяй оглянулся. Человек в форменной милицейской одежде поманил к себе кивком головы.
— Вы, извиняюсь, ко мне? — спросил, не смущаясь, Митяй. — По какой надобности? Закурить хотите, у меня самосад имеется, да не могу… Время вот так в обрез. Хотите — обождите. — И Митяй шагнул вперед.
— Постойте, гражданин! — окликнул милиционер. — Куда следуете? Ваши документы?
— Мне следовать–то близко, вот в эти ворота, — указал рукой Митяй и ощерился, смолчав про документы.
— Гражданин! Идите за мной! — повысив голос, сказал тот.
Митяй, повинуясь, зашагал следом, думая, что этот мужчина ведет его к другим воротам, а может, впустит с черного хода.
За углом стоял мотоцикл с коляской.
— Забирайтесь, — указал рукой милиционер. Другой сидел за рулем.
— За пропуском везете? Благодарствую, — улыбнулся Митяй и эдак вежливо обил снежок с подшитых кожей валенок, прежде чем забраться в коляску. И не успел умоститься, как мотоцикл рванул с места. Митяй неожиданно подскочил, едва не вывалившись, а не разгневался, лишь подумал: "Мчится–то как угорелый, хоть бы не выпасть, синяки можно набить…"
Милиционер высадил Митяя у двухэтажного серого дома, указал идти внутрь и повел по извилинам длинного затемненного коридора. "Как они только ходят? Небось лбы себе сшибают", — подумал Митяй, а ведший вмиг предупредил его:
— Гражданин, не споткнитесь. Вот туда, направо следуйте!..
— Уже споткнулся, — промямлил Митяй.
В кабинете за дубовым столом, покрытым зеленым сукном, с толстым стеклом для писания, сидел плотный милицейский начальник с энергичным лицом, и он заговорил: