Изборник. Памятники литературы Древней Руси
Шрифт:
«История о великом князе Московском» была одним из звеньев в этой борьбе. Она была написана в 1573 г., в связи с польским «бескоролевьем» и возникшим в те годы планом избрания Ивана IV на польско- литовский престол. Желая противодействовать этим планам, Курбский создал своего рода памфлет против Ивана Грозного, построив его как ответ на вопросы многих «светлых мужей» о причинах тиранства царя. Как и Грозный в «Царевом-государево послании», Курбский начинал с детства царя, стараясь показать, что Иван от рождения проявлял склонность к «разбойническим делам»; влияние Сильвестра и Адашева он, вопреки Грозному, изображал как весьма благотворное для царя. Но затем, под влиянием «презлых советников» (монахов и «писарей» из «простого всенародства»), царь устранил Сильвестра и Адашева и начал «гонения». Описанию этих «гонений» и посвящена большая часть «Истории о великом князе Московском».
Спор между Грозным и Курбским
Отрывок из «Истории о великом князе Московском» печатается по сборнику сочинений Курбского конца XVII в. — ЦГАДА, ф. 181, дело № 00.
В повести рассказывается об одном из самых драматических событий прошлого — бессмысленном уничтожении беззащитного населения Новгорода Великого опричниками и стрельцами Ивана Грозного в январе — феврале 1570 г. В наказание за участие новгородского архиепископа Пимена (1552–1570 гг.) и церковно-монастырской верхушки в заговоре с боярами и в сношениях с польским королем Сигизмундом II Августом Иван Грозный с необычайной жестокостью расправился не только со своими противниками: его опричники в течение нескольких недель пытали, жгли, топили и убивали десятки тысяч ни в чем неповинных мужчин, женщин и детей. Опричники подвергли Новгород и его окрестности страшному разграблению, не щадя ни церквей, ни монастырей. Автор повести, может быть, новгородец, писавший со слов очевидцев или сам бывший участником событий, создал яркую картину. Сжатое, но точное описание зверств опричников сменяется то плачем по убиенным, то уговорами не сетовать и не роптать. Драматизм действия нарастает постепенно и заканчивается эффектной концовкой. Устав от многих казней, самодержец воззрел «милостивым и кротким оком» на оставшихся в живых согнанных перед ним новгородцев и велел молиться за него, проклинать его супостатов, не роптать и слушаться во всем его наместника князя П. Д. Пронского. По первому впечатлению, повесть написана с позиций «благоверного» государя и его опричников. Однако это не совсем так. Автор отрицает факт измены новгородцев, объясняя, что злые советники по наущению дьявола оговорили Пимена и новгородцев перед царем. Вместе с тем автор рассматривает действия опричников как «праведный суд», «божью кару за грехи», на «уверение» (то есть убеждение) людей.
Текст печатается по списку третьей четверти XVII в. БАН, 16. 3. 2, лл. 312–319, с необходимыми исправлениями по Архивскому списку.
«Сказание Авраамия Палицына» — рассказ о событиях 1584–1618 гг. об иноземной интервенции и причинах «смуты». Авраамий (Аверкий) Палицын (50-е гг. XVI в.
– 1627) — дворянин по происхождению, келарь Троице-Сергиева монастыря с 1608 по 1619 гг. В составе русского посольства в сентябре 1610 г. он был послан в стан Сигизмунда III под Смоленск; с помощью богатых подарков получил для монастыря охранные грамоты) и в январе 1611 г. вернулся в Москву; за это (в 1620 г.) был выслан патриархом Филаретом в Соловецкий монастырь, где и прожил последние семь лег, занимаясь литературными трудами.
В окончательной обработке (так называемая «окончательная» редакция) «Сказание» вобрало в себя несколько сочинений, объединенных и отредактированных Авраамием Палицыным. Относительно шести начальных глав «Сказания» о причинах «смуты» (так называемая «первая» редакция) существует предположение, что их автором был современник Авраамия Палицына архимандрит Троице-Сергиева монастыря (с 1610 г.) Дионисий (Давид) Зобниновский (1570-е — 1633). Эти главы были написаны Дионисием (или иным автором), вероятнее всего, осенью 1611 г.
Троице-Сергиев монастырь расположен в 71 км. от Москвы, и оборона его имела обще государственное значение. Основанный Сергием Радонежским в XIV в., некогда деревянный, Троице-Сергиев монастырь был при Иване Грозном (в 1540–1550 гг.) обнесен толстыми и высокими (от 8 до 14 метров) каменными стенами с 12 башнями и к началу XVII в. стал неприступной крепостью, защищавшей столицу с севера. Однако богатейший в России монастырь имел всего около 2300–2500 человек защитников, которые в течение 16 месяцев (с 23 сентября 1608 по 12 января 1610 гг.) стойко выдерживали натиск польско-литовских интервентов (отрядов Я. Сапеги, А. Лисовского, А. Зборовского).
Публикуются отдельные главы из обеих редакций «Сказания»: главы о причинах «смуты» — по «первой», последующие главы (начиная со «Сказания, что содеяшяся в дому пресвятыя и живоначалныя Троица…») — по «окончательной» редакции. Текст печатается по книге: «Сказания Авраамия Палицына», М.-Л. 1955.
«Легендарная переписка Ивана Грозного с турецким султаном» возникла в первой четверти XVII в. Она относится к публицистическим произведениям, написанным в форме дипломатических документов и вышедшим из-под пера писателей-канцеляристов, служащих Посольского приказа. В среде Посольского приказа имели хождение исторические анекдоты об издевательских подарках, посланных русским царем турецкому султану в ответ на требование дани за прошлые годы. Относящиеся к своеобразному «посольскому фольклору», эти исторические анекдоты повлияли на возникновение «Легендарной переписки». Патриотическая тема борьбы с Турцией интересовала русских читателей на всем протяжении XVII в. В хранилищах Москвы и Ленинграда находится более десятка списков этой переписки, относящихся к XVII в.
Текст печатается по списку середины XVII в. — ГПБ, собрание Погодина, № 1573; с исправлениями по списку из того же собрания, № 1570, опубликованному в ТОДРЛ, т. XIII.
Средневековый рыцарский роман о Бово д'Антона возник во Франции и в различных стихотворных и прозаических версиях обошел всю Европу. На Русь он попал сложным путем: одна из венецианских поэм о Бово д'Антона в XVI в. была переведена на сербскохорватский язык в Дубровнике, который поддерживал тесные связи с итальянским культурным миром. Этот не сохранившийся перевод стал источником белорусского текста, который, в свою очередь, был усвоен на Руси. Московские читатели узнали «Бову королевича» где-то в середине XVI в.: к исходу столетия повесть. снискала такую популярность, что имена Бова и Луконер вошли в число русских имен, а имя Личарда стало нарицательным в значении «рыцарь».
Из рыцарских романов, вошедших в русскую литературу в допетровское время, на долю «Бовы королевича» выпал наибольший успех. До нас дошло не менее 75 рукописей, которые содержат это произведение. Кроме того, известно свыше двухсот лубочных изданий «Бовы» — последние из них выпускались даже после революции, в 1918 г. Отдельные сцены «Бовы» (портреты героя и Дружневны, Гвидона и Салтана, картины боя Бовы с Полканом, с войском Маркобруна, с Лукопером, встречи Бовы с женой и детьми) изображались на многочисленных «забавных листах». «Бова» перешел в русский фольклор, чему способствовала его близость богатырской сказке.
Эта популярность объясняется тягой древнерусского читателя к занимательному чтению, которую стремились подавить церковные и светские власти. Бова напоминал русских фольклорных богатырей. Главное, что привлекало в «Бове» — изобилие приключений, сражений и измен, морских путешествий и переодеваний. Вероломная Милитриса и любящая Дружневна образовали как бы два полюса любовной темы, которая в таком объеме и в такой разработке тоже была новинкой для древнерусской литературы.
Популярность «Бовы» предопределила сложность его литературной истории. Современные исследователи (см.: В. Д. Кузьмина, «Рыцарский роман на Руси. Бова, Петр Златых ключей», М. 1964) насчитывают пять рукописных редакций «Бовы». Сказание постепенно русифицировалось и сближалось с устным народным творчеством. В него вводились русские реалии, так что в «Рахленском» и «Армейском» царствах появлялись златоверхие терема и земские избы, посадники и подьячие. Поэтическая фольклорная фразеология отразилась в диалогах и монологах героев.